Книга Твой пылкий поцелуй, страница 53 – Мэри Блейни

– Тут вы абсолютно правы. – Гейбриел махнул рукой в направлении окна. – Акварель с видом Гавра – это поистине произведение искусства. Жаль, что я не могу насладиться ее созерцанием прямо сейчас: обычно днем я слишком занят поддержанием порядка. – Он указал пальцем на треснувшее стекло. – Вот что случается, стоит мне только на время отлучиться и оставить мальчишек без надзора.

– Капитан и Мадлен говорят, что им нравятся вырезанные силуэты. – Линетт провела пальцем по трещине на стекле и покачала головой. – Несколько рисунков я сделала для наставника мальчиков: вершины вулкана и еще кое-что в таком роде. Сейчас это был бы очень любопытный проект. Получая хорошую комиссию, я могла бы содержать семью, выполняя заказы, и действительно стать абсолютно независимой.

– Полагаю, это ваше самое сокровенное желание. – Гейбриел кивнул, как бы подтверждая свои слова. – Скажите, вы играете в шахматы?

Этот вопрос отнюдь не стал неожиданным для Линетт. В шахматы она играла плохо и согласилась лишь прельщенная мыслью заставить Гейбриела сильно потрудиться, чтобы проиграть ей.

Когда они начали вторую партию, Гейбриел заявил:

– Я даже не знаю, чего мне хочется больше – шума вокруг или тишины, которая еще больше действует мне на нервы.

Взяв пешку Линетт ферзем, Гейбриел откинулся, в кресле в ожидании ее хода.

– Скажите, с вами не бывает такого, когда весь день проходит спокойно, и вдруг внезапно какая-то мелочь напоминает худшее из пережитого во Франции?

– По правде говоря, да. – Линетт двинула вперед слона.

– Со мной сейчас это случается особенно часто, и я даже просыпаюсь по ночам.

– А я после нескольких ночных кошмаров начала спать в студии, сидя в кресле у окна. Это помогает мне не забывать, что я дома и что меня зовут Линетт Гилрей.

В конце концов, Гейбриел отказался продолжать игру.

– Я учу ребят фехтованию и молю Бога, чтобы им никогда не пришлось применять его в деле.

– А я учу девочек рисованию и надеюсь, что им не придется сталкиваться с более трудным выбором, чем выбор красок.

– Но самое странное, – заметил Гейбриел, – что в Англии жизнь продолжается, словно и не было никакой войны.

– Иногда я тоже задаюсь вопросом, который из двух миров более реален. – Линетт вздохнула.

Прежде, чем Гейбриел успел ответить, их беседу прервал стук в дверь, и на пороге появился слуга.

– Капитан хотел бы видеть вас, сэр, – объявил он. Гейбриел кивнул:

– Передай, что я сейчас приду.

Когда Гейбриел вошел в кабинет, Уилтон сидел за письменным столом и что-то старательно писал. Остановившись напротив него, Гейбриел подумал, что он сможет выйти и посмотреть на ночное небо, когда они закончат разговор.

– Спасибо за терпение, Пеннистан. – Уилтон отложил перо и посыпал письмо песком. – У меня получается лучше, когда я пишу, чем когда говорю, и мне не хотелось потерять основную мысль.

Гейбриел кивнул.

– Эта последняя неделя оказалась на редкость насыщенной событиями. – Капитан сложил руки на бумагах. – Война закончилась, и скоро у меня появится еще один ребенок. Это значит, что моя кровь останется надолго после того, как меня не станет.

Гейбриел был крайне изумлен, когда капитан протянул ему лист бумаги.

– Я написал это письмо герцогу с просьбой принять меня в Дербишире. Мне кажется, что теперь многое можно и нужно начать заново. Я знаю, что жена герцога беременна… – Он замолчал и взглянул на письмо. – Прочти его и скажи, как по-твоему, может ли оно быть воспринято с одобрением?

Гейбриел быстро прочитал письмо, затем поднял глаза на Уилтона.

– Полагаю, ты очень кстати упомянул о беременности Ровены. Уверен, она будет рада вашей встрече, так же как и я. – Он встал и протянул брату руку: – С возвращением в семью, Роберт!

– Спасибо. – Они обменялись рукопожатиями. – Завтра же один из моих людей отвезет письмо.

Они поговорили еще немного, а в это время ночь тихо опускалась на дом.

Вскоре они услышали, как наверху хлопнула дверь, и затем перед ними появилась служанка Мадлен: она сказала, что ожидание родов затянулось, но все надеются на лучшее.

– Мы тоже надеемся на лучшее, – буркнул Роберт, когда дверь закрылась.

Гейбриел кивнул, размышляя про себя, как бы убедить Линетт присоединиться к нему, чтобы смотреть вместе на звезды, но тут звук поворачивающегося ключа заставил его вскочить с кресла:

– Если ты запрешь дверь, я ее высажу, а тебя придушу собственными руками.

Уилтон удивленно отступил назад и поднял вверх руку с ключом.

– Побойся Бога, Гейбриел, я всего лишь запер письменный стол.

– Неужели этот отвратительный звук издал столь маленький ключ? – Гейбриел вздрогнул, когда Роберт с негромким скрипом завершил операцию, затем медленно опустился в кресло и закрыл лицо руками. – Это просто ужасно. Не представляю, как долго еще самый банальный звук будет пробуждать во мне этот кошмар…

– Ну этого тебе никто не скажет. – Роберт подошел к буфету и налил бренди в два бокала. Вручив один Гейбриелу, он вернулся к своему креслу. – Единственное, в чем могу тебя уверить, – ты вовсе не безумен.

– Но это не просто паника, мы с Линетт как раз говорили об этом. До сегодняшнего дня, до празднования победы, я готов был поклясться: многие просто хотели не замечать, что страна воюет. У тебя никогда не было ощущения, что ты лишь присутствуешь, а не являешься частью окружающего тебя мира?

Роберт кивнул:

– Вот и со мной тоже. Я чувствовал себя так до того момента, как встретил Мадлен.

– Представь, часть Испании и Португалии находится в руинах, – продолжал Гейбриел, – идет бойня с десятками тысяч погибших, а здесь самая большая проблема та, что у леди Гилрей нет дворецкого. Если никто не ценит страдания, смерть, утраты, почему нас это так волнует?

– Потому что мы не хотим, чтобы нашим семьям довелось переживать то, что пришлось пережить нам.

– Верно, – с энтузиазмом согласился Гейбриел.

– Работа, которую вы с Линетт проделали, была бескорыстной и самоотверженной: вы не носили формы и действовали тайно, не ожидая ни похвалы, ни вознаграждения. Теперь вы снова дома, и главное для вас – избавиться от своих страхов и забыть сердечную боль. Что до меня, то я нахожу утешение, когда вижу, как смеются мои дети, как Мадлен улыбается мне. Поверь, Гейбриел, это наши главные ценности, за это стоило сражаться.

– Да, конечно. Когда меня нещадно били, когда даже крысы не приходили ко мне, когда я ждал, что французский полковник вот-вот убьет меня просто так, из прихоти, я думал о тех, кого любил и кто любит меня, о братьях и сестре, о детях, которых у них еще не было, о других своих умерших близких.