Онлайн книга «Пушкин и его современники»
|
Самих бездушных вещество: Душой, объятой страхом прежде, Преходит к сладостной надежде, Внимая гласу райских птиц; И к Августа стопам священным, В сидонский пурпур обувенным. Главою припадает ниц. Намеки есть не только в монологе грека. Они - и в самой фабуле "состязания". Князь Владимир говорит его сопернику, русскому воину, который стоит "безмолвен и в землю потупивши взор", после песни грека: Я вижу, земляк, ты бы легче с мечом, Чем с гуслями, вышел на грека... - советует ему признать первенство грека без состязания и дает ему за его былые подвиги вторую награду - кубок. Выпуск песни грека был приемом, не сразу давшимся Катенину. Вызван он был и сюжетными причинами (нежелание делать читателя судьею в состязании) и, может быть, цензурными. * Таким образом, русский витязь побежден, как и Евдор, как и Эрмий, но поражение его более почетное: он отказался от состязания. Катенин уступал пальму первенства. Но не даром. Ответ русского воина следующий: * Ср. его письмо к Бахтину от 11 февраля 1828 г.: "Стихотворение, начатое при вас в Петербурге, все понемножку подвигается вперед: в расположении последовала перемена необходимая, то есть русской вовсе петь не будет" ("Письма П. А. Катенина к Н. И. Бахтину", стр. 109). Премудр и промилостив твой мне совет И с думой согласен твоею: Ни с эллином спорить охоты мне нет, Ни петь я, как он, не умею. Певал я о витязях смелых в боях: Давно их зарыли в могилы; Певал о любви и о радостных днях, Теперь не разбудишь Всемилы; А петь о великих царях и князьях Ума не достанет ни силы. Ядовитая подробность: грек, сев на полученного в награду копя, отсылает домой доспехи: Доспех же тяжелый, военный, Домой он отнесть и поставить велел Опасно в кивот позлащенный. Он отправляется с торжественной процессией вслед за князем. Но несколько верных старинных друзей Звал русский на хлеб-соль простую; И княжеский кубок к веселью гостей С вином обнести в круговую, И выпили в память их юности дней, И Храброго в память честную. Внезапно выплывший "Храбрый" - у Катенина, друга декабристов, едва ли не был намеком на одного из погибших вождей. Намекал кое на что и метр, которым была написана "Старая быль" (за исключением песни грека) : это тот самый метр, которым была написана пушкинская "Песнь о вещем Олеге", где отношение поэта к власти было дано в формуле: Волхвы не боятся могучих владык, А княжеский дар им не нужен. "Посвящение" Пушкину было уже явным адресом. "Двупланный" смысл катенинской "Старой были" в связи с именем Пушкина превращался в явный смысл памфлета. Поэтому "Посвящение" до известной степени нейтрализовало смысл "Старой были": кубок старого русского витязя достался именно Пушкину. Этим стиховым комплиментом смысл "Старой были" как бы превращался по отношению к Пушкину в противоположный смысл. Но только "до известной степени" и "как бы". Начинается "Посвящение" с указания на спрятанность смысла "Старой были": Вот старая, мой милый, быль, А, может быть, и небылица; Сквозь мрак веков и хартий пыль Как распознать? Дела и лица Bee так темно, пестро, что сам, Сам наш Исторьограф почтенный, Прославленный, пренагражденный, Едва ль не сбился там и сям. (Попутно, стало быть, задет "пренагражденный" Карамзин,) Подарки князя постигла разная участь: доставшиеся греку конь и латы исчезли, сохранился только кубок. Он попал теперь к Пушкину: Из рук он в руки попадался, И даже часто невпопад: Гулял, бродил по белу свету, Но к настоящему Поэту Пришел, однако, на житье. Ты с ним, счастливец, поживаешь. Но далее центр внимания переносится с самого кубка на питье. Автор просит адресата напоить его своим волшебным питьем: Но не облей неосторожно, Он, я слыхал, заворожен, И смело пить тому лишь можно, Кто сыном Фебовым рожден. 78 Он предлагает сделать опыт: "младых романтиков хоть двух проси отведать из бокала". Если они напьются свободно, Тогда и слух, конечно, лжив, И можно пить кому угодно. В противном случае и он "благоразумием пойдет": Надеждой ослеплен пустою, Опасным не прельщусь питьем, И в дело не входя с судьбою, Останусь лучше при своем; Налив, тебе подам я чашу, Ты выпьешь, духом закипишь, И тихую беседу нашу Бейронским пеньем огласишь. Таким образом, главное дело в "питье", а не в кубке. Питье Пушкина взято под подозрение, оно "опасное". Намек на то, что кубок "попадал из рук в руки и даже часто невпопад", развивается далее в вопрос: не может ли пить из этого кубка кто угодно, и кончается приглашением отведать катенинского напитка. "Романтики" - обычный в устах Катенина выпад, но "Бейронское пенье", которому предшествует стих "духом закипишь", могло быть после смерти Байрона в Миссолонгах символом революционной поэзии. Таким образом, именем Пушкина тайный смысл "Старой были" приурочивался к нему. Стиховой комплимент "Посвящения" (кубок у Пушкина) как бы обращал этот смысл в противоположный, но под конец пушкинское питье поставлено под знак вопроса. "Старая быль" и оказывалась как бы предупреждением и предостережением в лице "Еллина-скопца", а в посвящении Пушкину предлагался выбор между его сомнительным питьем и катенинской чашей. Стиховой комплимент "Посвящения" позволял, однако, Катенину в высказываниях о "Старой были" балансировать и упирать то на этот комплимент, то на смысл "Старой были". В сопроводительном письме Катенин тоже не мог удержаться от очень сдержанного, впрочем, намека: "Я ведь тебя слишком уважаю, чтобы считать в числе беспечных поэтов, которые кроме виршей ни о чем слушать не хотят". В письмах к Бахтину постепенно нарастают намеки по поводу "Старой были": "Русский вовсе петь не будет. Грек же пропел и, по-моему, очень comme il faut, * сообразно с целью все и вещи; только предчувствую, что вы меня станете журить за некоторую пародию нашего почтеннейшего Ломоносова. Что еще горше, сомневаюсь, чтобы цензура пропустила: ils ont le nez fin. ** Что будет, то будет, а все пришлю вам, когда кончу. Называется Essay "Старая быль" (11 февраля, 1828 г., стр. 109). Опасения цензуры не требуют объяснения, но определение "Старой были" как "Essay" - злободневного моралистического жанра - любопытно. Столь же любопытно указание на пародирование в "песне Грека" хвалебных од. В следующем письме: "...думаете ли вы, чтоб оно могло быть напечатано; я, как заяц, боюсь, чтобы мои уши не показались за рога... я имею намерение ему (Пушкину. - Ю. Т.) послать с припиской мою "Старую быль"... Вы мне скажете, к чему это? К тому, батюшка Николай Иванович, что он, Пушкин, меня похвалил в Онегине, к тому, чтобы la canaille littйraire *** не полагала нас в ссоре, к тому, что я напишу ему так, что вы будете довольны, и к тому, что оно послужит в пользу. Я даже нахожу вообще приятным и, так сказать, почтенным зрелищем согласие и некую приязнь между поэтами, я же у него в долгу и хочу расплатиться. По сей-то причине, то есть, что к нему надо послать вещь, покуда она с иголочки, я вас прошу не давать решительно никому ее списывать, а можете вы ее прочесть, либо дать прочесть брату моему Саше, да Каратыгину" (27 февраля 1828 г., стр. 110). |