Онлайн книга «Как опасно быть женой»
|
Стейси снисходительно улыбается, машет на него рукой и продолжает считать петли. – Это здорово повышает самооценку, – сообщает она мне чуть позже, когда наши мужья вновь собираются на сцене. – Ты только посмотри. У них даже фанатки есть. Она ухмыляется и выразительно показывает куда-то одним глазом. Я смотрю и вижу старую хиппушку, которая, шаркая, танцует босиком у самой сцены на грязном полу. На ней черный топ и лоскутная юбка с воланами, в руке – бутылка пива. Когда песня заканчивается, она хлопает в ладоши, обливается пивом и восклицает: “Ах ты, ё”. Майкл смотрит на нее, потом на меня, кривит рот и улыбается, зная, что я его понимаю. Посреди завываний “Прокатись со мной” [7] мне на плечо ложится чья-то рука. – Найдется местечко? – Энни! Ты здесь откуда? – Решила оказать тебе моральную поддержку. Энни берет себе табурет, знакомится со Стейси и заказывает пиво. На ней темно-синяя джинсовая куртка, белая майка, расклешенные джинсы и ковбойские сапоги. Она смотрит на сцену и улыбается. – Нет, вы только поглядите: настоящая рок-звезда. – Не совсем, – с легкой гримаской отвечаю я. Она шутливо хлопает меня по руке. – Не ехидничай, Джулия. Майкл всего лишь, – Энни показывает пальцами кавычки, – следует за своей звездой. – Она придвигается ко мне и расстегивает две верхние пуговицы моей блузки. – Что ты делаешь? – А как по-твоему? Ты теперь фанатка. Нужно одеваться соответственно. Я снова застегиваю одну пуговку. И, хотя свет в зале приглушен, вижу, что Энни недовольно хмурится. – Что? – Сама знаешь что. Расслабься, Джулия. Ты взрослая женщина, сидишь в баре, дети с няней, муж на сцене зажигает. Можно для разнообразия хоть капельку насладиться жизнью? После концерта Майкл подходит к нам. – Ты имеешь бешеный успех, – говорю я, мотнув головой в сторону накачавшейся пивом тетки в облегающем топе. – Пора ревновать? Он улыбается: – А как же! Где тебе соперничать с такой красотой и грацией. – Майкл отпивает глоток моей колы. – Ну что, как я играл? Больше всего это напоминало крики гуся, застрявшего в нефтяном пятне. – Потрясающе, дорогой, – отвечаю я. – Просто фантастика. – Честно? – Конечно! Майкл сияет. И, если не обращать внимания на проплешину, передо мной тот самый мальчишка, в которого я когда-то влюбилась. Эрегированный член Приапа, сына Афродиты, размерами напоминает бейсбольную биту. Я рассматриваю снимок фрагмента фрески из дома Веттии в Помпеях. Саму фреску, разумеется, выставить не получится, но, вероятно, можно заказать приличную копию на каменной плите. Я делаю себе пометку позвонить Джоди Мэттсон в Музей Филда. Я сижу в нашем местном “Кабачке” и собираюсь с мыслями. Мне нужно организовать выставку античной сексуальности. Она станет центральным событием празднования семидесятипятилетнего юбилея Института Бентли, и мы хотим представить выдающиеся произведения искусства и литературы греко-римского периода: изображения сексуального маньяка Зевса, которому было не лень без конца превращаться в лебедей, быков и орлов, лишь бы овладеть очередной женщиной или мальчиком; греческих гетер, славившихся не только своим любовным искусством, но и феноменальной образованностью; Афродиты, покровительницы гетер, управительницы похоти, наводившей на свои жертвы разрушительный сексуальный морок; Вакха, бога вина и экстаза, вдохновителя таких безумств, что участников оргий арестовывали тысячами… – Вы работаете в Бентли? Я оборачиваюсь и вижу за соседним столиком человека, который улыбается мне, словно доброй знакомой. Это мужчина с парковки. Розовая ракушка, два цента, чувственный взгляд. Эван как-то там. – Да, – отвечаю я и вспыхиваю. Частично от гордости за свой институт, а частично – из-за губ моего собеседника. – Я замдиректора. – Джулия Флэнеган. Помню. А я – Эван Делани. Тот, кто… м-м… отчаянно нуждался в спасении. В виде монеток для парковки. – Да. – Я вдруг понимаю, что мой столик завален фотографиями голых греков и римлян, и быстро сметаю их в портфель. – Продолжайте, продолжайте, я не буду мешать. На его губах – еле заметная хитрая улыбка. Я знаю, о чем он думает. Все почему-то уверены, что если ты работаешь в Институте Бентли, то у тебя не жизнь, а сплошной сексуальный Олимп. – Нет-нет, я уже закончила. За один присест мне больше не осилить. Почему я так сказала? Это неправда. Я могу просидеть хоть шесть часов кряду и не встану из-за стола, пока все не будет сделано. Лесли и наняла меня потому, что я настоящая рабочая лошадь. Эван расспрашивает меня о моих обязанностях, а я выслушиваю его сетования на то, каково преподавать средневековую литературу девятнадцатилетним студентам, которые с куда большим удовольствием торчали бы в общежитии, спали, накачивались наркотой или тютькались со своими ручными хорьками. Я киваю на книгу у него на столике: – Овидий? Он какое-то время молчит и смотрит на меня так, что мне становится не по себе. – Публий Овидий Назон. Один из величайших творцов античной литературы. Был сослан на берега Черного моря. Поэт. Любовник. Страдающая душа. – Эван открывает книгу ближе к концу. – Вот, послушайте. Мой любимый отрывок. Из “Науки любви”. Эван читает без стеснения, легко, ненапыщенно. Иногда он смотрит мне в глаза, не страстно, но в самую душу, и всякий раз мое сердце сладко сжимается. Кто из моих земляков не учился любовной науке, Тот мою книгу прочти и, научась, полюби. Знанье ведет корабли, направляя и весла и парус, Знанье правит коней, знанью покорен Амур. Автомедонт направлял колесницу послушной вожжою, Тифий стоял у руля на гемонийской корме, — Я же Венерой самой поставлен над нежным Амуром, Я при Амуре моем – Тифий и Автомедонт. Дик младенец Амур, и нрав у него непокладист, Все же младенец – и он, ждущий умелой руки. Звоном лирной струны сын Филиры утишил Ахилла, Дикий нрав укротив мирным искусством своим Тот, кто был страшен врагу, кто был страшен порою и другу, Сам, страшась, предстоял перед седым стариком… [8] |