Онлайн книга «Как опасно быть женой»
|
Четыре слова за пять часов. Если считать за слово “а”, то в среднем по слову за час. Вернувшись, он сказал: “Привет”. За ужином: “Вилка?” А в девять вечера спросил: “Где пульт?” Я сижу на полу в спальне перед ящиком от комода, решившись разобрать его за один вечер. Тут чеки трехгодичной давности, побрякушки, которые выпросила и тут же забыла Люси, монетки, двенадцать тюбиков с тональным кремом разных оттенков (ни один не подходит), спутанные бусы, миллион флакончиков с лосьоном для тела из разных отелей (вечно их забираешь и не пользуешься). Время от времени я делаю попытки разговорить Майкла (“Ух ты, а я все думала, куда делся этот диск Дэйва Мэттьюза”), но он не отвечает. Наконец я не выдерживаю: – Ради всего святого, Майкл, может, ты объяснишь, в чем дело? Он валяется на постели, опершись на гигантскую клинообразную подушку для чтения в джинсовом чехле – мой подарок на прошлое Рождество. Очки спущены на кончик носа, чтобы можно было следить за игрой по телевизору и одновременно читать газету. Майкл приглушает звук и устало поворачивается ко мне: – Зачем? Стоит ли ворошить змеиное гнездо? Ты так мирно разбираешь ящик. Не хочу тебе мешать. Ясно. Показательный танец. Выступают Джулия и Майкл. – Но ты уже начал. Теперь я все равно не успокоюсь. Пожалуйста, скажи, в чем дело. Он снимает очки и трет глаза. – Может, попозже? – Сейчас. – Да ерунда. – Нет, не ерунда. Майкл садится. – Хорошо. Он глубоко вздыхает. – Ты знаешь, что твоя дочь лазит к тебе в комод за чистыми носками? Ты давно была в бельевой? Там же завал грязного белья. Ты готова целыми днями чистить бобровые клетки, но не замечаешь, что твой собственный дом превратился в…. – Майкл машет рукой. – Лучше не будем. Прости, Джулс. Я и правда не хотел затевать этот разговор. Мне это очень неприятно. Я пытался не обращать внимания. Но накопилось! Ты же сама настаивала, чтобы мы обо всем говорили прямо. – Так говори. – Послушай, Джулия. За дом отвечаешь ты. Я не требую ничего выдающегося. Все как у всех: еда, стирка, дети. Ты, например, в курсе, что на прошлой неделе у Кейтлин был тест по математике и она набрала всего тридцать один балл из ста? – В курсе. Я уже ищу репетитора. – Прекрасно, но тридцать один балл – это позор, тебе не кажется? Мой вежливый Майкл, который скорее съест заплесневевший хлеб, чем упрекнет меня, разошелся не на шутку. В другой комнате Гомер бегает в колесе, и от этого монотонного звука усиливается гул у меня в голове. – Я знаю, как тебе нравится в “Вишневых холмах”. И это замечательно, Джулс. Я не хочу ссориться. Я тебя люблю. Но… мне просто непонятно. Раньше ты заботилась о семье. А сейчас… нельзя каждый день кормить детей размороженной пиццей. Мы же договаривались, забыла? Я и на работу в “Уэллмане” согласился при условии, что ты возьмешь на себя все домашние обязанности. Хотелось бы сказать, что я его с лету отбрила. От имени всех работающих матерей, которые трудятся не покладая рук, заботятся о семье, зарабатывают деньги и при этом находят время на добрые дела. Жаль, что не записала, сколько раз на неделе утирала носы детям, готовила полезные и питательные обеды, играла в нудные настольные игры (давно готова придушить королеву Фростину), протирала белый кафельный пол на кухне (а Майкл даже и не представляет, где у нас швабра). И жаль, не спросила, почему бы ему самому раз в сто лет не сунуть белье в стиральную машину? Почему ему можно играть в барах до часа ночи, а три мои поездки в “Вишневые холмы” моментально подорвали основы нашего быта? Но я чувствую, что дело не в грязном белье, математике Кейтлин и моем волонтерстве. Мое сердце испуганно сжимается, но я все-таки заставляю себя спросить: – Что на самом деле произошло, Майкл? – Ничего. – Говори. Он молчит. Я поднимаю глаза и не вижу на его лице ни возмущения, ни праведного гнева. Только печаль. И страх. – Я видел тебя сегодня, Джулия. На Уэрт-стрит. В средневековом магазине. В моем горле застревает ком размером с авокадо. – Та-а-а-ак, – говорю я. – И? – У тебя был сказочно счастливый вид. А какой-то мужик обнимал тебя сзади. – Кажется, что Майкл сейчас заплачет. – Кто он такой? – Эван Делани. Мой коллега. Медиевист. Он показывал, как надо держать меч. Вот и все. – А почему ты была не на работе? – Взяла выходной. – Чтобы побыть с ним? – Нет, чтобы побыть дома. Эван завез мне кое-какие бумаги. И предложил прогуляться. Крайне сжатая версия событий и, пожалуй, самая большая ложь за всю мою жизнь. – И все? – спрашивает Майкл. – Да. Я снова склоняюсь над ящиком, Майкл хватает пульт телевизора, и на следующий день все идет как обычно, словно никакого разговора не было. – Я вот что подумал, Джулия Флэнеган: мы уже исполнили три принципиально важных ритуала куртуазной любви. Мы с Эваном сидим под магнолией перед Бентли. Это наша первая встреча после похода в средневековый магазин. Эван позвонил и пригласил меня на прогулку. Я, к его удивлению, согласилась. Зачем лишать себя удовольствия от общения с восхитительным мужчиной, которому я по-настоящему нравлюсь? – Как это? – Сейчас расскажу. – Эван начинает загибать длинные пальцы: – Первое. Я спел тебе серенаду. Играл, правда, не на лире, а на губной гармошке, но, по-моему, все равно считается. А по-твоему? Я завороженно киваю. Тайный смысл его слов действует на меня как наркотик. Это признание. Не ожидала. – Второе: я послал тебе стихи. – Действительно. Интересно, что дальше. Я готовлюсь к чему-то нежному и предельно откровенному. Окончательному и бесповоротному. – Третье: я сделал тебя центром своей вселенной. Я начинаю светиться изнутри, его слова омывают меня родниковой водой. Еще один шаг: Эван признался в своих чувствах. Я хочу ответить, но не могу. Боюсь. И осмеливаюсь только спросить: – А чего у нас еще не было, сэр Делани? Ответ меня удивляет. – Я еще никого не вызывал на дуэль. – Вряд ли это понадобится. – Но я обязан. С кем прикажешь сразиться? Могу убить Лесли Кин – она превращает твою жизнь в ад. А могу бросить вызов твоему мужу. – Не смешно, – говорю я, но сердце в груди крутится, словно гироскоп. – Прости. Я перестарался. Я смотрю на него: – Что это вообще такое? |