Онлайн книга «Роковые яйца»
|
И точно: мимо храма Христа, по Волхонке, проскочил зыбкий автомобиль и в нем барахтался профессор, и физиономия у него была, как у затравленного волка. – Это какие-то черти, а не люди, – сквозь зубы пробормотал зоолог и проехал. Того же числа вечером, вернувшись к себе на Пречистенку, зоолог получил от экономки, Марьи Степановны, 17 записок с номерами телефонов, кои звонили к нему во время его отсутствия, и словесное заявление Марьи Степановны, что она замучилась. Профессор хотел разодрать записки, но остановился, потому что против одного из номеров увидал приписку: «Народный комиссар здравоохранения». – Что такое? – искренне недоумевал ученый чудак. – Что с ними такое сделалось? В 10 с 1/4 того же вечера раздался звонок, и профессор вынужден был беседовать с неким ослепительным по убранству гражданином. Принял его профессор благодаря визитной карточке, на которой было изображено (без имени и фамилии): Полномочный шеф торговых отделов иностранных представительств при Республике советов. – Черт бы его взял, – прорычал Персиков, бросил на зеленое сукно лупу и какие-то диаграммы и сказал Марье Степановне: – Позовите его сюда, в кабинет, этого самого уполномоченного. – Чем могу служить? – спросил Персиков таким тоном, что шефа несколько передернуло. Персиков пересадил очки с переносицы на лоб, затем обратно и разглядел визитера. Тот весь светился лаком и драгоценными камнями и в правом глазу у него сидел монокль. «Какая гнусная рожа», почему-то подумал Персиков. Начал гость издалека, именно попросил разрешения закурить сигару, вследствие чего Персиков с большой неохотой пригласил его сесть. Далее гость произнес длинные извинения по поводу того, что он пришел слишком поздно: «но… господина профессора невозможно днем никак пойма… хи-хи… пардон… застать» (гость, смеясь, всхлипывал, как гиена). – Да, я занят! – так коротко ответил Персиков, что судорога вторично прошла по гостю. Тем не менее он позволил себе беспокоить знаменитого ученого: – Время – деньги, как говорится… сигара не мешает профессору? – Мур-мур-мур, – ответил Персиков. Он позволил… – Профессор ведь открыл луч жизни? – Помилуйте, какой такой жизни?! Это выдумки газетчиков! – оживился Персиков. – Ах, нет, хи-хи-хи… он прекрасно понимает ту скромность, которая составляет истинное украшение всех настоящих ученых… о чем же говорить… Сегодня есть телеграммы… В мировых городах, как-то: Варшаве и Риге, уже все известно насчет луча. Имя проф. Персикова повторяет весь мир… Весь мир следит за работой проф. Персикова, затаив дыхание… Но всем прекрасно известно, как тяжко положение ученых в советской России. Антр ну суа ди [3] … Здесь никого нет посторонних?.. Увы, здесь не умеют ценить ученые труды, так вот он хотел бы переговорить с профессором… Одно иностранное государство предлагает профессору Персикову совершенно бескорыстно помощь в его лабораторных работах. Зачем здесь метать бисер, как говорится в священном писании. Государству известно, как тяжко профессору пришлось в 19-м году и 20-м во время этой хи-хи… революции. Ну, конечно, строгая тайна… профессор ознакомит государство с результатами работы, а оно за это финансирует профессора. Ведь он построил камеру, вот интересно было бы ознакомиться с чертежами этой камеры… И тут гость вынул из внутреннего кармана пиджака белоснежную пачку бумажек… Какой-нибудь пустяк, 5000 рублей, например, задатку, профессор может получить сию же минуту… И расписки не надо… Профессор даже обидит полномочного торгового шефа, если заговорит о расписке. – Вон!!! – вдруг гаркнул Персиков так страшно, что пианино в гостиной издало звук на тонких клавишах. Гость исчез так, что дрожащий от ярости Персиков через минуту и сам уже сомневался, был ли он или это галлюцинация. – Его калоши?! – выл через минуту Персиков в передней. – Они забыли, – отвечала дрожащая Марья Степановна. – Выкинуть их вон! – Куда же я их выкину. Они придут за ними. – Сдать их в домовой кабинет. Под расписку. Чтоб не было духу этих калош! В комитет! Пусть примут шпионские калоши!.. Марья Степановна, крестясь, забрала великолепные калоши и унесла их на черный ход. Там постояла за дверью, а потом калоши спрятала в кладовку. – Сдали? – бушевал Персиков. – Сдала. – Расписку мне. – Да, Владимир Ипатьевич. Да неграмотный же председатель!.. – Сию. Секунду. Чтоб. Была. Расписка. Пусть за него какой-нибудь грамотный сукин сын распишется! Марья Степановна только покрутила головой, ушла и вернулась через 1/4 часа с запиской: «Получено в фонд от проф. Персикова 1 /одна/ па кало. Колесов». – А это что? – Жетон-с. Персиков жетон истоптал ногами, а расписку спрятал под пресс. Затем какая-то мысль омрачила его крутой лоб. Он бросился к телефону, вытрезвонил Панкрата в институте и спросил у него: «Все ли благополучно?». Панкрат нарычал что-то такое в трубку, из чего можно было понять, что, по его мнению, все благополучно. Но Персиков успокоился только на одну минуту. Хмурясь, он уцепился за телефон и наговорил в трубку такое: – Дайте мне эту, как ее, Лубянку. Мерси… Кому тут из вас надо сказать… у меня тут какие-то подозрительные субъекты в калошах ходят, да… Профессор IV университета Персиков… Трубка вдруг резко оборвала разговор, Персиков отошел, ворча сквозь зубы какие-то бранные слова. – Чай будете пить, Владимир Ипатьевич? – робко осведомилась Марья Степановна, заглянув в кабинет. – Не буду я пить никакого чаю… мур-мур-мур, и черт их всех возьми… как взбесились все равно. Ровно через десять минут профессор принимал у себя в кабинете новых гостей. Один из них, приятный, круглый и очень вежливый, был в скромном защитном военном френче и рейтузах. На носу у него сидело, как хрустальная бабочка, пенсне. Вообще он напоминал ангела в лакированных сапогах. Второй, низенький, страшно мрачный, был в штатском, но штатское на нем сидело так, словно оно его стесняло. Третий гость вел себя особенно, он не вошел в кабинет профессора, а остался в полутемной передней. При этом освещенный и пронизанный стручками табачного дыма кабинет был ему насквозь виден. На лице этого третьего, который был тоже в штатском, красовалось дымчатое пенсне. Двое в кабинете совершенно замучили Персикова, рассматривая визитную карточку, расспрашивая о пяти тысячах и заставляя описывать наружность гостя. – Да черт его знает, – бубнил Персиков, – ну противная физиономия. Дегенерат. – А глаз у него не стеклянный? – спросил маленький хрипло. |