Книга Беспокойная жизнь одинокой женщины, страница 38 – Мария Метлицкая

– Дай ей бог здоровья, – молилась за Машку Нонна Павловна.

Теперь она потихонечку захаживала в церковь, а Тата уже носила блузки и строгие деловые костюмы, туфли-лодочки. Надела чуть придымленные очки – цифры, цифры. Опять поправилась – сидячая работа. Многому научилась у Машки. Полюбила ездить в октябре отдыхать на Кипр, про Турцию слышать не хотела. Первый раз в жизни, наверное, чувствовала себя уверенно и спокойно. Часть денег отдавала матери – та, наученная горьким опытом, откладывала. В общем, жизнью обе были вполне довольны.

Вот в это самое время и объявилась Пуся. Позвонила и трепалась два часа (не волнуйся, у нас это копейки). Плакала, вспоминала родителей, безудержно благодарила за все Тату, возбужденно описывала свой двухэтажный дом на Лонг-Айленде, болтала без умолку.

Тата нервничала, смотрела на часы и в сотый раз спрашивала:

– Тебе это не дорого?

– Денег куры не клюют, оставлять некому. – И, помолчав, добавила: – Я сволочь последняя, за все плачу, я знаю, что ты для них сделала. Я твой вечный должник, вечный, Татка. При-едешь ко мне, у меня такой роскошный дом, в таком районе, у нас главное – район. И повар, и садовник, и прислуга – я богатая женщина, Татка. У меня свой бизнес. Идет так, что даже через плечо плевать не буду. Если завтра рухнет – черт с ним, на мой век хватит, все не проживу. Бог детей не дал за мои грехи.

– Да и мне, между прочим, тоже, – тихо напомнила Тата.

Пуся стала звонить каждую неделю, висела по часу, вспоминали детство, юность, строили планы Татиной поездки. У Таты в ушах переливались, звенели удивительные слова: Калифорния, Лас-Вегас, Атлантик-Сити, Гаваи.

– Поиграть любишь?

– Во что? – не понимала счастливая Тата. Пуся заливалась смехом.

– И вообще, останешься у меня, маму потом выпишем. Немного ведь у нас лет с тобой на свете. Ты мне как сестра, родной человек.

Требовала, чтобы Тата уволилась с работы.

– Успею позже, – отвечала Тата. Но уже жила поездкой, строила планы, перебирала вещи в шкафу, подгадывала с годовым балансом, обсуждала это с Машкой. Машка отпустила на два месяца. Друг! Но просила в «Америках» мобильный не отключать – ни днем ни ночью. Мало ли что!

Но потом как-то странно звонки начали «редеть», то ли Пусин пыл стал спадать – непонятно. Постепенно, сначала по чуть-чуть, а потом вообще исчезла – три недели не звонила. Телефон не отвечал. Тата наговаривала на ответчик – тишина. Странно, все так странно.

Говорили об этом с мамой сначала постоянно, потом как-то реже, пожимали плечами, строили предположения: может, командировка, может, больница, – но чувствовали обе, что здесь что-то не так, не сходится, не поддается ни логике, ни объяснению.

– Пуська бы позвонила и все объяснила. Ну нет такого, что бы она объяснить мне не смогла.

В голову лезли самые черные мысли.

– Ну забудь, значит, передумала, знаешь, как время меняет людей! Пуська твоя через родителей перемахнула, а тут – ты. Может, подумала, денег пожалела, может, жизнь свою менять не захотела, на черта мы ей сдались. Сначала эмоции, наобещала горы, потом – разум. А у Пуси разум всегда и везде, забыла? – вещала мудрая мама.

– Нет, – не соглашалась Тата, – здесь что-то не то. – Но повздыхала и с этой историей простилась. А сколько их было в жизни, этих надежд и историй? Собственно, с Пусей она простилась давно, еще тогда.

А тут еще объявилась Люка, словно вместо Пуси. Позвонила – Тата ее сразу не узнала. И давай рыдать: просила денег – откупить старшего сына от армии. Говорила и просяще, и требовательно одновременно.

– Ну что для тебя две тысячи баксов? Деньги? – взывала к совести Люка.

Тата задохнулась от возмущения:

– Как ты вообще могла мне позвонить и еще денег требовать? За всю жизнь времени не нашла покаяться! – негодовала Тата. – Меня твои проблемы не касаются!

– У тебя детей нет, где тебе меня понять?! – успела выкрикнуть Люка.

Возмущаясь, рассказывала матери, а та спокойненько так:

– Ну дала бы, пропадет ведь парень, себе не простишь.

– Мам, ты что? – заходилась от возмущения Тата.

– Я о тебе думаю, если что, как ты будешь с этим жить?

– Ну, знаешь, это слишком!

Хотя и правда ночью не уснула, мучилась, злилась на всех: на наглую Люку, на мать, на себя. Плакала.

– Чем я ей обязана? Всю жизнь ни о чем не беспокоилась, а могла бы, как я, покрутиться и подумать, что сыновья растут. Опять влезла в мою жизнь.

Встала разбитая, лицо в красных пятнах – это нервное. Мать исподтишка посмотрела и тихо сказала:

– Ну что ты так маешься, дай ей половину – компромисс. И поможешь, и совесть будет чиста. Спать будешь спокойно.

– Из моих рук – никогда! – гневно сказала Тата, этой фразой давая матери руководство к действию. «Ох, и умна», – подумала мать про дочь. «Ох, и умна», – подумала дочь про мать.

Этим же вечером Нонна Павловна отнесла тысячу американских долларов Люке. Сама, из своих рук:

– Сколько смогли. – И протянула Люке деньги. Люка плакала, гладила Нонне Павловне руки.

– Я достану остальное, я вам до конца жизни… – Понимала ведь, что никогда не отдаст.

Вечером Тата пересчитала потихоньку заначку, все поняла и успокоилась. Больше они с матерью это ни разу не обсуждали.

И грянул дефолт. И в который раз рухнуло и разбилось наше такое условное благополучие. Полетели фирмы и фирмочки, банки и банчочки. Кто устоял – честь и хвала, кто-то даже поднялся, объявив иностранным партнерам банкротство, вместе, стало быть, с родной страной. Не отстаем.

И продавались квартиры, офисы, магазины, заводы. Как продавались, так и покупались. И рухнула Машкина фирма. Не устояла. И укатили они с мужем с неохотой в Германию. Там скука, там не развернешься. Но пересидеть придется. Машка верила, что еще вернется.

Тата осталась опять на бобах, опять без работы – в объявлениях о вакансиях уже оговаривали возраст. Правда, стала брать через знакомых какую-то работу на дом – пустяки, но хоть как-то этим кормились.

И еще оставалась заначка, слава богу, жизнь научила. Но скоро стало как-то очень резко падать зрение.

– Это у тебя от отца, у него к старости все слепли.

– Ну, мам, ты даешь, утешила, – испугалась Тата.

А когда нехитрые их запасы подошли к концу, позвонила Нонна Павловна своей бывшей клиентке, из старых актрис второго ряда, и испросила работу для дочери. Не очень тяжелую физически, легкую уборку и глажку, может быть, немудреную готовку.

Работа нашлась. И сколько их милых, интеллигентных женщин очень и не очень средних лет, с высшим образованием и, как правило, с неудавшейся женской судьбой, нашли себя на этом несладком поприще – в прислугах или нянях. Кому везло с хозяевами, а кому не очень. Как складывалось.