Онлайн книга «Собачье сердце»
|
– Ну, повторяйте, – сказал Борменталь и чуть-чуть притиснул горло Шарикова к шубе, – извините меня… – Ну хорошо, повторяю, – сиплым голосом ответил совершенно поражённый Шариков, вдруг набрал воздуху, дёрнулся и попытался крикнуть «караул», но крик не вышел и голова его совсем погрузилась в шубу. – Доктор, умоляю вас. Шариков закивал головой, давая знать, что он покоряется и будет повторять. – …Извините меня, многоуважаемая Дарья Петровна и Зинаида?.. – Прокофьевна, – шепнула испуганно Зина. – Уф, Прокофьевна… – говорил, перехватывая воздух, охрипший Шариков, – …что я позволил себе… – Себе гнусную выходку ночью в состоянии опьянения. – Опьянения… – Никогда больше не буду… – Не бу… – Пустите, пустите его, Иван Арнольдович, – взмолились одновременно обе женщины, – вы его задушите. Борменталь выпустил Шарикова на свободу и сказал: – Грузовик вас ждёт? – Нет, – почтительно ответил Полиграф, – он только меня привёз. – Зина, отпустите машину. Теперь имейте в виду следующее: вы опять вернулись в квартиру Филиппа Филипповича? – Куда же мне ещё? – робко ответил Шариков, блуждая глазами. – Отлично-с. Быть тише воды, ниже травы. В противном случае за каждую безобразную выходку будете иметь со мною дело. Понятно? – Понятно, – ответил Шариков. Филипп Филиппович во всё время насилия над Шариковым хранил молчание. Как-то жалко он съёжился у притолоки и грыз ноготь, потупив глаза в паркет. Потом вдруг поднял их на Шарикова и спросил, глухо и автоматически: – Что же вы делаете с этими… С убитыми котами? – На польты пойдут, – ответил Шариков, – из них белок будут делать на рабочий кредит. Засим в квартире настала тишина и продолжалась двое суток. Полиграф Полиграфович утром уезжал на грузовике, появлялся вечером, тихо обедал в компании Филиппа Филипповича и Борменталя. Несмотря на то, что Борменталь и Шариков спали в одной комнате приёмной, они не разговаривали друг с другом, так что Борменталь соскучился первый. Дня через два в квартире появилась худенькая с подрисованными глазами барышня в кремовых чулочках и очень смутилась при виде великолепия квартиры. В потёртом пальтишке она шла следом за Шариковым и в передней столкнулась с профессором. Тот оторопелый остановился, прищурился и спросил: – Позвольте узнать? – Я с ней расписываюсь, это – наша машинистка, жить со мной будет. Борменталя надо будет выселить из приёмной. У него своя квартира есть, – крайне неприязненно и хмуро пояснил Шариков. Филипп Филиппович поморгал глазами, подумал, глядя на побагровевшую барышню, и очень вежливо пригласил её. – Я вас попрошу на минуточку ко мне в кабинет. – И я с ней пойду, – быстро и подозрительно молвил Шариков. И тут моментально вынырнул как из-под земли Борменталь. – Извините, – сказал он, – профессор побеседует с дамой, а мы уж с вами побудем здесь. – Я не хочу, – злобно отозвался Шариков, пытаясь устремиться вслед за сгорающей от стыда барышней и Филиппом Филипповичем. – Нет, простите, – Борменталь взял Шарикова за кисть руки и они пошли в смотровую. Минут пять из кабинета ничего не слышалось, а потом вдруг глухо донеслись рыдания барышни. Филипп Филиппович стоял у стола, а барышня плакала в грязный кружевной платочек. – Он сказал, негодяй, что ранен в боях, – рыдала барышня. – Лжёт, – непреклонно отвечал Филипп Филиппович. Он покачал головой и продолжал. – Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным только из-за служебного положения… Детка, ведь это безобразие. Вот что… – Он открыл ящик письменного стола и вынул три бумажки по три червонца. – Я отравлюсь, – плакала барышня, – в столовке солонина каждый день… И угрожает… Говорит, что он красный командир… Со мною, говорит, будешь жить в роскошной квартире… Каждый день аванс… Психика у меня добрая, говорит, я только котов ненавижу… Он у меня кольцо на память взял… – Ну, ну, ну, – психика добрая… «От Севильи до Гренады», – бормотал Филипп Филиппович, – нужно перетерпеть – вы ещё так молоды… – Неужели в этой самой подворотне? – Ну, берите деньги, когда дают взаймы, – рявкнул Филипп Филиппович. Затем торжественно распахнулись двери и Борменталь по приглашению Филиппа Филипповича ввёл Шарикова. Тот бегал глазами, и шерсть на голове у него возвышалась, как щётка. – Подлец, – выговорила барышня, сверкая заплаканными размазанными глазами и полосатым напудренным носом. – Отчего у вас шрам на лбу? Потрудитесь объяснить этой даме, вкрадчиво спросил Филипп Филиппович. Шариков сыграл ва-банк: – Я на колчаковских фронтах ранен, – пролаял он. Барышня встала и с громким плачем вышла. – Перестаньте! – крикнул вслед Филипп Филиппович, – погодите, колечко позвольте, – сказал он, обращаясь к Шарикову. Тот покорно снял с пальца дутое колечко с изумрудом. – Ну, ладно, – вдруг злобно сказал он, – попомнишь ты у меня. Завтра я тебе устрою сокращение штатов. – Не бойтесь его, – крикнул вслед Борменталь, – я ему не позволю ничего сделать. – Он повернулся и поглядел на Шарикова так, что тот попятился и стукнулся затылком о шкаф. – Как её фамилия? – спросил у него Борменталь. – Фамилия! – заревел он и вдруг стал дик и страшен. – Васнецова, – ответил Шариков, ища глазами, как бы улизнуть. – Ежедневно, – взявшись за лацкан Шариковской куртки, выговорил Борменталь, – сам лично буду справляться в чистке – не сократили ли гражданку Васнецову. И если только вы… Узнаю, что сократили, я вас… Собственными руками здесь же пристрелю. Берегитесь, Шариков, – говорю русским языком! Шариков, не отрываясь, смотрел на Борменталевский нос. |