Онлайн книга «Черный ворон»
|
— Во как интересно! Так что ж мне не сообщили, что я две недели как сгорела? — Так тебя и Шерова здесь только в лицо знали. Дескать, приезжали часто, жили подолгу. Но окончательно-то личности не установлены. — И не установят никогда. А кто все это устроил, разобрались? — Разбираются. У Тани были на этот счет свои предположения. Кто-то отомстил за Афто. Если так, то убийц никогда не найдут. Профессионалы. Воткнуть нож в живого человека и сделать его мертвым… — Сама что думаешь — кто сгорел? — спросила она. — Может, Папик твой с кем-то из наших девок в недобрый час отдохнуть решил? — Из девок — пожалуй, а вот Папик… Шеровы, знаешь, в воде не тонут, в огне не горят. Думаю, если нужны будем — объявится. Ладно, садись, поехали. — Слушай, а ты-то теперь что делать собираешься? — Как что? Жить. Учиться. Замуж готовиться. — Слушай, а кто он? На кого меня променять хочешь? Красивый, наверное, из семьи обеспеченной. Познакомь, а? — Потом как-нибудь, ладно? Иван крякнул, зажмурился, сморщился и залпом осушил стакан. — Еще? — участливо спросила Таня. Муж грустно посмотрел на нее. — «Боржом» не водка. Много не выпьешь… А впрочем, наливай! Они сидели в кухне. Перед Иваном стояла полная тарелка густого горячего борща со сметаной, плоская тарелочка с ломтями мягкого белого хлеба. На другой тарелочке, продолговатой, была выложена заранее вымоченная в молоке селедка с луком и постным маслом. На плите, в чугунной кастрюльке аппетитно скворчала свинина с картошкой. — А себе? — шумно хлебая борщ, спросил Иван. — Я поела уже, — ответила Таня. Осень, зима и начало весны протекли у них мирно, тихо, скучно. Выписавшись из больницы, Иван покорно потащился вместе с Таней в наркологический кабинет, где пожилой въедливый врач долго беседовал с ними, вместе и порознь, а потом заставил Ивана проглотить тошнотворно-сладкий порошок из круглой коробочки и предписал ему два раза в неделю посещать кабинет — кушать порошок, который не полагалось выдавать на вынос, и проходить сеансы лечебного гипноза. Иван, всерьез напуганный больницей, ходил аккуратно и за все это время пропустил только два раза, когда валялся в простуде. Он очень поправился, округлился, и это создавало определенные проблемы экономического свойства — пришлось обновлять ему весь гардероб, даже рубашки. Таня поджималась, в чем могла, и сумела даже выкроить на шикарный черно-белый «Рекорд» (правда, в рассрочку на год), который теперь красовался в гостиной на бельевой тумбе, покрытый кружевной салфеточкой. На большее рассчитывать не приходилось — Иван теперь лопал, как бригада оголодавших китайцев, а денег в дом приносил пока не густо. Восемьдесят пять минус налоги. Он в поте лица трудился над каким-то справочником по Ленинградской области, вычитывая и сверяя бесконечные сводные и порайонные таблицы гектар под картофель и емкостей под очистные сооружения. Естественно, такая работа не шибко вдохновляла, особенно в сочетании с затяжной вынужденной трезвостью. Он сделался ворчливо-плаксивым и капризным, как беременная женщина: то воротил нос от блюд, которые ему прежде нравились, то выговаривал Тане за непомытую плиту, которую сам же и залил кофе, за неотутюженные вовремя брюки, за котлеты, в которые она, по его мнению, переложила луку. Правда, в самое последнее время он будто бы немного воспрянул духом, по вечерам и по выходным уединялся в своем кабинетике и что-то самозабвенно строчил. Тане, впрочем, не показывал ни строчки. Таня заканчивала первый курс техникума. По вечерам, убрав после ужина со стола, она доставала учебники и конспекты и садилась за домашние задания. Если Иван, утомившись, вылезал в гостиную и включал телевизор, она собирала тетрадки и уходила в кухню. Если же он устраивался там пить чай или кофе, она перебиралась обратно в гостиную. Такой порядок устраивал обоих. Иногда, под настроение, Иван брался выправлять ей сочинения, гонял по литературе и английскому. С чувством собственного превосходства он подробно разъяснял ей все ее ошибки, сожалея про себя, что этих ошибок так мало. Помимо общеобразовательных предметов по программе старших классов средней школы, были и специальные — экономика, бухгалтерский учет, основы банковского дела. Тут уж Иван ничем помочь не мог, а преподаватели были строги, так что в отличницы Таня не выбилась, хотя и считалась добротной, успевающей студенткой. Иногда после занятий она заходила с подругами в кафе-мороженое полакомиться пломбиром с сиропом, а то и стаканчиком сухого вина. Но это получалось нечасто. Марина Александровна сильно переменилась и нисколько не докучала Лариным-младшим. Явившись седьмого ноября с инспекцией, придирчиво обнюхав Ивана на предмет алкоголя и заглянув в холодильник, буфет, шкаф, сервант и даже в навесной шкафчик в ванной, она без особой охоты признала Ивана вполне обихоженным, а Таню — относительно справной женой. Правда, вслух она сделала это признание несколько позже, в новогоднюю ночь. Получив приглашение от родителей, Иван устроил с Таней небольшой «совет в Филях», на котором было решено, что Новый год — праздник все-таки семейный и, несмотря на наличие других вариантов (звали и девчонки из старого общежития, и сокурсницы, и соседи Пироговы, и коллега Ивана, запойный редактор Постромкин), надо идти в дом на Неве. Таня была тем более довольна таким решением, поскольку знала, что уж там-то никто не станет вливать стаканы со спиртным мужу в глотку, и в охотку приготовила к празднику гуся, салат «оливье» и еще прихватила клюквы для морса. И действительно, в знак солидарности с Иваном на праздничный стол выставили только морс, пепси-колу и минеральную воду, а под бой курантов чокнулись шипучим безалкогольным крюшоном. Однако, когда наевшийся и раздувшийся от выпитой жидкости Иван отчалил в половине третьего спать в бывшую свою комнату, свекор зашел в кухню, где Таня мыла посуду, заговорщически ей подмигнул и поманил пальцем. В гостиной, при свечах, их поджидала Марина Александровна. На очищенном от десерта столе стояли бутылка коньяка «Двин», марочный молдавский херес, две тарелочки — с лимоном и мелко нарезанным сыром, и бокалы с рюмками. — С Новым годом, Танечка! — сказал свекор, разливая вино, а Марина Александровна поднялась и расцеловалась с невесткой. После нескольких бокалов она размякла, разоткровенничалась и заявила Тане, что хотя поначалу и была противницей такой женитьбы сына, убедилась, что Иван попал в надежные и любящие руки, и теперь, когда душа ее спокойна, она наконец может пожить и для себя. Таня ее не очень поняла, что такое «пожить для себя» — а для кого же свекровь жила до сих пор? — но сочла за благо промолчать и только согласно кивала головой. Павел Иванович, уже прилично набравшийся, пустил слезу и только приговаривал: — После нас все вам достанется, детки мои хорошие… И квартира, и мебеля… Только вы уж постарайтесь нас ублажить на старости лет… — Ты что это, отец? — Марина Александровна посмотрела на мужа со значением. |