Книга Конкурс комплиментов и другие рассказы от первого лица, страница 35 – Наталья Нестерова

– Но почему? – пробормотала я. – Почему они так думают?

Оказалось, старший диспетчер подняла старые графики дежурств, сравнила даты пропаж с повторяющимися фамилиями. В итоге получилось, что все кражи попадали на мое дежурство.

– Но ведь и у меня деньги пропали! – слабо сопротивлялась я.

– Говорят, ты для отвода глаз сочинила.

Ольга меня утешала, но я не слушала, словно бомба в голове разорвалась и свет померк.

Пятнадцать лет на станции работаю. Пришла, когда сыну было три годика, а сейчас он – студент. И таких, как я, ветеранов, немало. Бок о бок прожили, детей подняли, всякие реорганизации, сокращения-расширения, невыплату зарплаты – многое вместе прошли. Муж умер – хоронила на деньги, которые на станции собрали, потому что накоплений не было. Сама никому в помощи не отказывала, по две смены дежурила, когда просили подменить по семейным обстоятельствам, а народу не хватало. И после стольких лет можно вот так легко и просто оговорить меня? Значит, всегда считали плохим человеком?

От шока я почти сознание потеряла. Ольга за лекарством сбегала, вливает в меня и приговаривает:

– Возьми себя в руки! Все подумают, что ты от страха, из-за того, что разоблачили, испугалась. Если не виновата, чего паниковать?

Ей легко говорить! А я… что бы ни сделала – закатила истерику или нос гордо задрала, – любую реакцию посчитали бы подтвержденем вины.

Как до конца смены доработала, как домой добралась, не помню. Только приказывала себе: не плачь, подожди, когда одна останешься.

С сыном Лешей и его другом Славой на пороге столкнулась. Они подрабатывают после учебы – вечернюю газету продают. Как раз в редакцию ехали.

– Мама, ты плохо себя чувствуешь? – спросил Леша.

– Голова немного болит, – отвечаю, а у самой не только голова, но и душа разрывается.

Думала, они ушли, доплелась до кухни, рухнула на стул и дала волю слезам. Но ребята зачем-то вернулись. Услышали мой плач. Врываются в кухню, а я лбом об стол бьюсь и в голос рыдаю. Испугались, конечно. Суета, расспросы, утешения, Леша хотел к нам на станцию звонить, «скорую» вызывать.

Я слова сказать не могу, вырвала у него трубку, головой мотаю и вою, как раненый зверь, остановиться не в силах. Мальчики мечутся, не знают, что делать. Славик учудил: подхватил банку трехлитровую, что у мойки стояла, налил воды и на голову мне опрокинул. Я захлебнулась, Леша разозлился:

– Ты что, гад, сделал! – и другу изо всех сил по уху заехал.

Славик упал, банка разбилась. Я от воды и слез мокрая, все кричат – сумасшедший дом! Но вся эта кутерьма отвлекла меня немного от жутких проблем. Прикрикнула на мальчиков, чтобы вели себя хорошо, не дрались. Потом осколки собрали, пол вытерли, я в сухое переоделась.

– Мама! Что случилось? – строго сын допрашивает.

– Просто неприятности на работе.

– Неправда! Ты никогда так не плакала, даже когда папа умер.

Муж умер от скоротечного рака. Последний год в больнице очень тяжелый был, я совершенно измучилась. Леша в больнице меня иногда подменял, а после похорон сказал:

– Теперь у нас в семье я – главный мужчина.

Ему только двенадцать лет было! «Главный»! Но я новые правила приняла. Все домашние проблемы вместе обсуждали, и так я подводила, чтобы последнее решающее слово за Лешей оставалось, за «главным». Он и семейный бюджет планировал, и по магазинам носился, выбирая новую мебель на кухню, качественную и подешевле, когда старая развалилась окончательно. Даже смеситель в ванной сам установил. Три дня без воды сидели, но освоил-таки мальчик сантехнические премудрости. За моим гардеробом следил, отказывался себе новые джинсы купить, если у меня пальто прохудилось. Знает сынок, что я к одежде строго отношусь. Если плохо одета, прямо болею. И сейчас у меня белье штопаное-перештопаное (кто его видит?), а за платье не стыдно.

Часто думаю: как бы муж порадовался, если бы сегодня сыночка увидел! Школу закончил без троек, в институт поступил, да и вообще – опора моя, надежда и радость.

И вот теперь сказать сыну, что мать воровкой считают? Язык не поворачивается, горло пересыхает. Да еще Славик, школьный друг, – тоже мальчишка и посторонний человек. Леше перед ним стыдно будет.

Но они все-таки вытащили из меня правду, чуть не под пытками, слово за словом.

– Сволочи! – возмутился Леша. – Как они могли на тебя подумать? Я завтра пойду к тебе на работу и в лицо скажу, какие они подлецы!

– Что ты! – испугалась я. – Никуда ходить не надо! Я тебе запрещаю, слышишь?

– Да, – поддержал меня Славик, – это – не метод. Эмоции – не факты!

– Факты? – развернулся к нему Леша. – Ты, юрист, соображай, где взять факты!

«Юрист» три месяца назад поступил на первый курс университета. Мальчишки! Втравила детей в грязную историю!

Кое-как выпроводила их: опоздаете на раздачу газет, утро вечера мудренее, больше рыдать не буду, обо мне не волнуйтесь, выпью снотворное и лягу спать.

После таблеток или нервного стресса утром долго не могла встать с постели. Леша в институт отправился, а я уговаривала себя подняться. Все болело, сил не было, жить не хотелось. Хорошо, хоть смена с двух дня была. Собрала волю в кулак и поплелась на работу.

До начала дежурства заглянула к Валентине – старшему диспетчеру. Она работает у нас меньше года, но все ее любят. Шумная, активная, перед начальством за нас ответчица, не отступится, пока своего не добьется. Благодаря ее настырности комнату отдыха и кухоньку оборудовали, микроволновую печь купили, теперь не всухомятку обедаем. Вале тридцать пять, но она уже настоящая мать-командирша, за ее спиной всем покойно.

Не знала, с чего разговор начать. Но Валя догадалась:

– Сообщили? Лично я, Зоя, против тебя ничего не имею. Ты – ветеран, и авторитетом пользовалась, и выговоров не имела…

Я с ужасом поняла, что говорит она в прошедшем времени!

– Было, не было, нам тут следствие некогда разводить, да и милиция отказалась, – продолжала Валя. – Сама пойми! Коллектив лихорадит, на работе отражается. То адрес вызова перепутают, то детскую реанимацию к умирающей старухе отправят. И винить народ трудно. У всех в мозгах кавардак и возмущение. Словом, тебе лучше уволиться. Без скандала и по собственному желанию. С начальником станции я уже говорила, он это решение поддерживает.

– Валя! Клянусь! Самым святым! Я – не воровка!

Она губы поджала, в сторону взгляд отвела, стала бумаги на столе перекладывать. Мол, разговор окончен.

Уволиться? А на что будем жить? Полторы моих ставки – основа семейного бюджета. Лешина стипендия и газетный приработок – их только на хлеб и проезд в транспорте хватает. А за квартиру платить? Сыну на зиму куртку надо справить, ботинки у него прохудились…