Онлайн книга «Визит нестарой дамы»
|
– Слушай. – Боль отпустила голову, и я сказала: – Давай крутить лесбийскую любовь, а то мне сорок лет, а я только в кино видела. – И во все ехидные глаза глядела на нее, думая, что же делать, куда отступать, если она согласится. – Мне хотелось тебя порисовать, – сказала Дин картонным голосом и отпрыгнула так интенсивно, что свалила Аськину вазу, пошла красными пятнами и застыла как статуя. – Она нас убьет, – предположила я, – вазу она купила в честь Толика, он из тех недоносков, которые торжественно объявляют: «Я никогда не делаю подарков любовницам!» Значит, я не отношусь к бабам, которые тебе нравятся? – Что ты за ерунду заладила? – наклонилась к осколкам Дин. Я совершенно определенно загнала ее в угол. – То есть, грубо говоря, ты мне крутишь динамо? – наезжала я, поняв, что упорство безопасно. – Ну и лексикончик! Я куплю ей приличную вазу. – Дин с испуганным красным лицом стояла против меня, вытянув вперед руки с крупными хрустальными осколками. – По-моему, ты меня хочешь зарезать, – предположила я. – А ты не нарывайся, – сказала она, и желваки, клянусь, мужские желваки заиграли на ее напудренном подбородке. – Может, ты застенчивая, так я сама могу приставать! – гаркнула я и двинулась на нее с неопределенным, но злобным выражением лица; никак не могла подчинить себе лицо и надеть на него что-нибудь тематическое. Дин отступила назад, поскользнулась и начала падать прямо на сумку с Аськиным сервизом, не выпуская осколков из рук; я бросилась на нее, как Матросов на амбразуру, отпихнула рывком от сумки, мы рухнули на битую вазу; и, лежа на Дин, уперевшись дыханием в ее лицо, я поняла, что это… Димка… Сначала показалось, что у меня похмельные глюки. Но увидев один раз, я не смогла понять, как же не видела этого, и только этого, с первой секунды. Сердце заколотилось как бешеное, в голове застучало, руки заледенели. Я сползла, поднялась, отошла и, отвернувшись, потому что боялась смотреть на него, спросила: – Глаза-то синие ты себе как намалевал, клоун? И тут я услышала Димкин хоть и нервный, но смех; голос, который стал его голосом; бросилась и прижалась к нему, потому что монстр по имени Дин исчез из комнаты, и вместо него со мной был Димка, и халат пах его запахом сквозь дезодорант. – Это ж линзы, глупая, – ответил он, и два вазных осколка из разжатых рук звякнули об пол. – Сними, сними линзы, я не могу общаться с Франкенштейном, – попросила я, убаюкиваясь на его груди с проминающимися выпуклостями. – Они с диоптриями. Я без них ничего не увижу. – Ты уже и так все увидел. – Такую актерскую работу мне испортила! Я отошла, села в другой конец и начала пялить глаза. Мне было не переварить всего сразу на похмельную голову. Он пошел за совком и веником, начал собирать осколки. Говорить не было сил ни у меня, ни у него. Он снял халат, остался в спортивных трусах. Выбритые снизу по колено ноги и до локтя руки делали его похожим на модельно стриженного пуделя. Налаченые когти, клееные ресницы и накрашенное лицо выглядели заплатками. Он достал бутылку виски, налил, сел рядом и обнял меня. – Когда ж ты поняла? – Конечно, он был неисправим. – Не знаю, немножко, когда ты мне картинку на сиську клеил, немножко, когда телефон записывал. Ты семерку еще в школе писал, то ли семерка, то ли вопросительный знак. Я просто не могла для себя сформулировать. Вообще-то классно сработано. Только вот история с сестрой какая-то… с душком. – Я была оглушена и говорила и смеялась под дозой контузии. – Подожди, но нос у тебя новый! – Я же говорил, катастрофа. – Как же так, почему же я не врубалась? – Потому что так ничего не надо было объяснять, – сказал он нехорошим голосом. – А теперь что надо объяснять? – Все. – Как говорили писатели Серебряного века, «если надо объяснять, то не надо объяснять». К счастью, зазвонил телефон. – Алло, – сказала я. – Привет, – ответила Ёка. – Ну? – Ёка, я хочу сообщить тебе пренеприятнейшее известие… – заверещала я, и Димка вырвал трубку. – Добрый день, это Дин, – сказал он в нос в мяукающей манере Дин. – Лучше это известие сообщу вам я. Они согласны на встречу, сегодня в семь у Ирины. Жду вас и Василия. – Будешь продолжать? – удивилась я, когда он положил трубку. – Конечно. А собственно, что изменилось? – Ну, не знаю… Если ты считаешь, что ничего, значит, ничего. Слушай, а ты ведь мне уже когда-то массировал шею! Ей-богу! – озарило меня. – Конечно, у Пупсика с Васькой под Новый год. Семьдесят какой-то… Ты страшно перепила тогда. – Не помню… Может быть. – Ты стонала, будто мы трахаемся, и Пупсикова мать все время пыталась ворваться в комнату… – И вот еще, винегрет с креветками, как цитата откуда-то… – Я циклилась на малозначащих вещах. – Пнин набоковский. Помнишь, он на вечеринку приготовил винегрет с креветками. Ты еще говорила, как может извратиться русский человек, приготовив такое… Решил тебе доказать, что это вкусно. – Не помню… – Врешь. Да ты все время врешь. Ты уже сто раз меня узнала, я видел! Ты каждый раз при посторонних будто извинялась за меня, я же тебя знаю! – Нет, клянусь. Просто чучело, которое ты изображал, меня парализовывало. Мне трудно было искать тон, мне и сейчас трудно его искать, – замялась я. – Уж, пожалуйста, поищи! – рявкнул он. – Когда от кого-то три года нет известий, а потом он является в маникюре и модулирует голосом, разные вещи лезут в голову. Мало ли как эмиграция по мозгам вдарила! – О господи! В сексуальной ориентации я консерватор. Просто захотелось поприкалываться. На вас со стороны посмотреть, – говорил он правду, это точно. – Зачем? – Сорок лет. Потом прикалываться неудобно будет. – Очень уж ты молодо выглядишь. Прямо портрет Дориана Грея. – Знала бы, какой кровью. Я ведь фотомоделью пашу. Голодание, питание по Шелтону, тибетские шарики омоложения, дерьмо всякое. Моя харя – мой доход, – сказал он с отвращением. – Но ты какие-то инсталляции делал… – Ку-ку, мода на русское кончилась. Я даже книжку сваял, сам написал, сам издал, сам купил, сам читаю. Некому читать, Ирка. Америка нашему брату богатая мачеха, а богатая мачеха хуже бедной матери. Но я не жалуюсь! А на вас посмотрел, еще меньше жалуюсь. Семь лет прошло, а у вас вместо «что делать?» все еще «кто виноват?». Я вылезла из-под его руки, встала и начала бродить из угла в угол. Так мне было легче. – Что ты про нас понимаешь, дурак? |