Онлайн книга «Сон №9»
– А я думал, тюрьма. Ты будешь только зеленый чай? – Зеленый чай – это все, что мне по расписанию можно до обеда. – О, я опять забыл. Извини. – Не извиняйся. Диабет – это болезнь, а не грех. – Я не имел в виду… – Успокойся, успокойся; я знаю. Ешь. Под окном течет мощный поток трутней – государственные служащие спешат добраться до своих столов раньше, чем начальник отдела усядется за свой. – Когда-то давным-давно,– говорит Аи,– люди строили Токио. Но с тех пор что-то изменилось, пошло не так, и теперь Токио строит людей. Я жду, когда струйка коктейля растворится у меня на языке. – Так, значит, твой отец сказал, что если ты его не послушаешь и поедешь в Париж, то больше не сможешь вернуться в Ниигату. – А я сказала, что хорошо, если ему так угодно. – Значит, ты не поедешь в Париж? – Я поеду в Париж. И никогда не вернусь в Ниигату. – Твой отец действительно имел в виду то, что сказал? – Его термоядерная угроза предназначалась матери, а не мне. «Если ты хочешь, чтобы в старости за тобой ухаживала твоя дочь, ты заставишь ее остаться». Знаешь, почти сразу после этого разговора он отправился играть в патинко. Мать разразилась шквалом рыданий, чего он и ждал. Я думаю: в каком веке мы живем? Знаешь, в горах вокруг Ниигаты есть деревни, куда жен завозят с Филиппин партиями по двадцать человек, потому что как только местные девушки становятся совершеннолетними, они садятся на самый быстрый синкансэн [127] и уезжают подальше. Мужчины не могут понять почему. – Значит, ты победила. Ты едешь в Париж. – В немилости, но я еду. – Я закуриваю «Джей-пи-эс». – Ты такая твердая, Аи. – Она качает головой. – Эта разница между тем, как тебя воспринимают другие и как ты сам себя воспринимаешь,– для меня загадка. По-моему, это ты твердый. По-моему, я – такая же твердая, как твой коктейль, который, кстати, на девять десятых состоит из свиного жира. Я очень хочу, чтобы мои родители гордились мной. Настоящая твердость – это когда тебе не нужно постоянное одобрение других,. На римском балконе при свете заходящего солнца девушка ставит подсолнухи в терракотовую вазу. Она замечает оператора с камерой, хмурится, надувает губы, встряхивает волосами и исчезает. Аи раскачивает чайный пакетик, вынимая его из кипятка и опуская обратно. – Честное слово, они, кажется, были бы счастливее, если бы я окончила двухгодичные курсы визажистов в каком-нибудь женском колледже, вышла замуж за дантиста и произвела на свет выводок младенцев. Музыка. Ты питаешься ею, но и она питается тобой. – И все же. По сравнению с семейством Миякэ твоя семья – просто фон Триппы из «Звуков музыки» [128] . Аи раскачивает пакетик. – Фон Траппы. Капкан. У нашего столика из ниоткуда появляется малышка лет пяти и смотрит на Аи. – Откуда малыши попадают в мамины животики? – Их приносят аисты,– говорит Аи. – Похоже, малышка сомневается. – А где аисты их берут? – В Париже,– отвечаю я и получаю улыбку Аи. На лестнице появляется отец девочки с подносом еды в ярких обертках, и она убегает. Судя по всему, он хороший отец. Аи смотрит на меня. Я представляю, каким ее лицо будет в глубокой старости и каким оно было, когда она была совсем маленькой девочкой. Я никогда никому не смотрел в глаза так долго с тех пор, как мы с Андзю играли в гляделки. Будь это в кино, а не в «Макдональдсе», мы бы поцеловались. А может, то, что не поцеловались, сближает нас еще больше. Преданность, печаль, хорошие новости, плохие дни. – Хорошо,– наконец произношу я, и Аи не спрашивает: «Хорошо что?» Она ногтем стирает защитный слой с карточки «Мак-Териакибургера». – Смотри. Я выиграла коробку с детским обедом и заводной индюшкой. Наверняка это добрый знак. Ты разрешишь купить тебе новую бейсболку? – Эту мне подарила Андзю,– отвечаю я, прежде чем успеваю передумать. Аи хмурится. – Кто это? – Моя сестра-двойняшка. – Аи хмурится еще больше. – Ты говорил, что был единственным ребенком. – Отступать поздно. – Я солгал. Только один раз. И хочу это исправить. У меня еще целая куча вещей, чтобы тебе рассказать: я встретился с дедом – спасибо объявлению, дать которое ты мне посоветовала,– а потом приходили моя мачеха и сводная сестра. Это, правда, было больше похоже на засаду, чем на встречу. А еще я решил, что пытаться найти того, кто явно не хочет меня видеть, даже если это мой отец, значит получить одни разочарования, поэтому я бросил это… В чем дело? Аи кипит от гнева: – Это так похоже на тебя, Миякэ! – Я пытаюсь понять. – Что похоже? Аи стучит себе по лбу костяшками пальцев. – Ладно, ладно. Начни с сестры-двойняшки. А потом про мачеху. Давай. …Около полудня я плыву в «Падающую звезду», лучась радостью, как световая волна. Сегодня у Аи занятия до самого вечера, но она зайдет ко мне в капсулу завтра… Среда – приходится остановиться, чтобы вспомнить, какой сегодня день недели. Я думаю об Аи девяносто девять раз в час. Было смешно, когда мы прощались в Синдзюку,– мы безнадежно заблудились, потому что я шел за ней, а она – за мной. Сегодня прогулка от станции Кита-Сэндзю доставляет мне удовольствие. Кусты, осенние деревья, чмокающие леденцами дети в колясках – сегодня они скрашивают это уродливое болото под названием Токио. – Доброе утро, Эйдзи-кун,– весело говорит Матико.– От тебя несет сыром. Она смотрит фильм Бита Такэси [129] , снятый на Окинаве. – Хороший режиссер, но только нужно быть очень классным актером, чтобы играть плохие роли. Матико показывает мне отпускные фотографии и дарит одну, которая мне понравилась: апельсиновая роща на склоне укутанного туманом холма. Мы разговариваем о «Нероне». Матико умеет заставить меня почувствовать себя интересным – я чуть не рассказываю ей про Аи, но не хочу показаться сентиментальным, и, кроме того, рассказывать пока особенно не о чем, поэтому я залезаю к себе в капсулу. – Эйдзи-кан! Я забыла вам отдать! Сегодня утром принесли. Я спускаюсь взять пакет – маленький пухлый конверт, меньше просто не бывает. Адресат – господин Фудзин Ёда – кто это? – проживает в Хакодатэ на Хоккайдо. На лицевой стороне конверта штамп: «АДРЕСАТ НЕИЗВЕСТЕН». На обороте в графе «ОТПРАВИТЕЛЬ» на приклеенном ярлычке написаны мое имя и адрес. |