Онлайн книга «Тьма над Петроградом»
|
Вон на Вознесенском проспекте в большом доме открылся комсомольский клуб, о чем свидетельствует нехудожественно выполненная надпись. Окна, как водится, забиты фанерой, и когда извозчик застрял на перекрестке, пропуская грузовик с веселыми работницами в красных косынках, Борис успел прочитать объявление, написанное прямо на этой фанере чернильным карандашом. Членов клуба приглашали изучать международный язык эсперанто на предмет ускорения мировой революции и наступления всеобщего братства путем создания единого языка для пролетариев всех стран. Кроме этих чисто советских заплаток, там и тут появлялись вывески открывающихся магазинчиков и кофеен – первые ласточки поднимающего голову НЭПа. Но несмотря на эти внешние признаки оживления, во всем городе не увидел Борис ни одного починенного крыльца, ни одной покрашенной двери, ни одного вставленного стекла. И люди, сновавшие по улицам, кажется, донашивали дореволюционную, а то и довоенную одежду, в лучшем случае перелицованную. По пути попалась на глаза Борису красноречивая вывеска: «Портной. Починка, штопка, перелицовка». А ведь прежде в этом доме жил один из самых дорогих и модных петроградских портных, которому заказывали костюмы самые знатные щеголи города! Не он ли на старости лет вынужден заниматься штопкой и перелицовкой? Кобыла с трудом доползла до Невского проспекта, который назывался теперь проспектом Двадцать пятого октября, о чем сообщила Борису фанерная табличка на одном из домов. Серж в Париже предупреждал, что большевики переименовали все улицы, но старожилы по-прежнему зовут Невский проспект Невским, а Садовую улицу – Садовой, а вовсе не улицей Красных Зорь. На Невском было оживленно, несмотря на раннее утро. Спешили куда-то озабоченные люди, барышни в маленьких шляпках и во всем коротком, пародируя парижскую моду, бодро цокали каблучками с самым деловым видом. Одна дама даже отважилась надеть меховую горжетку, не боясь обвинений в буржуазном перерождении. Торопились какие-то личности в узких полосатых брюках и шапочках пирожком. Звенел одинокий трамвай, кашляя и дымя от плохого бензина, проносились мимо автомобили. Многоэтажные дома по-прежнему выглядели убого, смотря на улицу мертвыми окнами, как слепые, однако плакатов и табличек на стенах стало больше. Мелькали вывески каких-то компаний, анонимных акционерных обществ, государственных трестов и других учреждений. Именно туда, как сказала Борису Мари, текла река совслужащих. Мари выглядела совершенно спокойной, как видно, город, да и новые порядки были ей хорошо знакомы. На одном доме высоко над головами прохожих прикреплен был красочный рекламный плакат. «Перья и карандаши фирмы Гаммер хороши!» – говорилось в нем, а ниже была нарисована огромная рука с карандашом. – Иностранные концессии, – усмехнулась Мари, – есть еще лесная на Севере, под Архангельском, вывозят лес по Белому морю, и что-то мануфактурное… – Если бы эти сволочи не начали торговать с большевиками, то есть де-факто не признали существование Совдепии… – Ордынцев скрипнул зубами. – Спокойнее, – Мари ожгла его черными глазами, – возьмите себя в руки, вы не на прогулке! Он и сам понял, что сейчас не время и не место говорить подобные вещи. Поравнялись со знаменитым магазином Елисеева. Он был открыт, и, несмотря на раннее время, двери все время пропускали людей. Богато украшенная витрина ломилась от всевозможных колбас, окороков и головок сыра. – Однако! – Борис едва не свернул себе шею, глядя на этакое изобилие, пока Мари не обратила его внимание на небольшое объявление в нижнем углу витрины. «Господ налетчиков просят не беспокоиться, в витрине выставлены муляжи». Извозчик по Троицкому мосту переехал Неву, всю в темных промоинах и полыньях, и выехал на Петербургскую сторону. Миновали некогда нарядный Каменноостровский проспект, на котором особенно явственно сказались годы разрухи и запустения, свернули на Большой и вскоре оказались в той части Петрограда, которая всегда напоминала Борису тихую русскую провинцию. Плуталова, Бармалеева, Подковырова улицы, деревянные одноэтажные, много – двухэтажные домики, в окнах которых в прежние времена можно было увидеть кокетливые кружевные занавесочки и пышные герани… Сейчас эти окна были большей частью забиты фанерой или заткнуты старыми одеялами. От бесполезных довоенных гераней не осталось и следа, а кружевные занавесочки либо выменяли на муку в голодную зиму, либо спрятали в сундук, как опасный признак мещанства и буржуазного разложения. Пролетка углубилась еще далее в закоулки Петербургской стороны. Пошли одна за другой Зеленины улицы – Большая Зеленина, Малая Зеленина, Глухая Зеленина… На этой-то последней возле неприметного одноэтажного домика с плотно занавешенными окнами и остановился извозчик. – Хорошо довез! – приосанился ванька. – С ветерком, как говорится. Надо бы добавить, хоть тысяч сто… – ГПУ тебе добавит! – отозвался на эту очевидную провокацию грубый Саенко, моментально позабыв, что совсем недавно набивался извозчику в земляки. Извозчик, впрочем, ничуть не обиделся. Он действовал по безотказному принципу «Не прошло, и ладно». Легонько стегнув свою кобылу, он укатил обратно. Седоки, выбравшись из пролетки, подошли к домику. Домик этот выглядел как-то угрюмо и неприветливо. Мари настороженно огляделась по сторонам и условным стуком постучала в окно. Тут же в окне приподнялась дерюга, используемая вместо занавески, из-за нее выглянула мрачная физиономия, оглядела гостей и снова скрылась. Прошло еще несколько минут, прежде чем с ужасным скрежетом отворилась входная дверь. На пороге появился сгорбленный старик в валенках и отороченной мехом безрукавке. – Кто такие будете? – проворчал старик, заново оглядывая приезжих. – К Петру Спиридоновичу, – сухо ответила Мари. – Долго нас будешь на улице держать? – А это уж сколько надо, столько и подержу! – ответил старик нелюбезно. – Допустим, это я Петр Спиридонович. А вот кто вы такие, мне ничуть не известно! – Мы от Марфы Никитичны! – ответила Мари. – Ну, коли от Марфы, так заходите! – Старик посторонился, но теплоты в его голосе не прибавилось. Гости прошли в сени, заваленные всевозможным хламом, начиная от сломанного санного полоза и заканчивая гнутой самоварной трубой, проследовали через «чистую комнату», которая, впрочем, не отличалась чистотой, но зато была жарко натоплена. В этой комнате хозяин остановился, зыркнул на занавешенные окна и только потом отодвинул в сторону посудный шкафчик. За этим шкафчиком обнаружилась небольшая дверка, ведущая еще в одну комнатку. В этой-то комнатке приезжих встретили их старые знакомые – Серж и Луиджи. – Долго же вы добирались! – проговорил Серж после обычных приветствий. |