Онлайн книга «Волчья сотня»
|
Пока гости насыщались, хозяин приступил к расспросам. – Как вы попали сюда, господин поручик? Простите, Борис… – Андреевич. Я здесь проходил с кавалерийским рейдом, из Ценска, да вот в бою контузило, и отстали от своих… – Из Ценска? – заинтересовался хозяин. – А не встречали ли вы в Ценске княгиню Задунайскую? – Анну Евлампиевну? Ну как же! Ведь мы с ней отчасти родственники, матушка моя – ее двоюродная племянница… – Матушка ваша? А позвольте узнать ее имя-отчество. – Александра Прокофьевна. А почему вас это интересует? – Понимаете ли, Борис Андреевич, имение это, «Дубовая роща», принадлежит княгине, я – здешний управляющий… – Да что вы?! – проговорил Борис заинтересованно. – Анна Евлампиевна часто вспоминает об этом имении и даже не уезжает из Ценска только потому, что хочет здесь побывать… – Вот как?! – Управляющий взглянул на Бориса с каким-то странным выражением и продолжил: – Ну вот, Бог даст, увидите матушку-княгиню, скажете, что Борисоглебский не смог уберечь «Дубовую рощу» от разорения… Накопившаяся усталость брала свое. Слова управляющего доходили до Бориса как будто сквозь толщу воды, и само лицо его стало как-то искажаться – то вытягиваться, как огурец, то расширяться и сплющиваться, как блин… И наконец Борис заснул прямо посреди разговора – не раздеваясь, полулежа на вспоротом солдатским штыком диванчике… Казалось, он только что заснул, как вдруг его разбудило чье-то осторожное прикосновение. Старик управляющий стоял над ним, прижимая палец к губам. Борис приподнялся на локте, удивленно оглядываясь. В комнате было темно, только слабый лунный свет, сочащийся из сада сквозь неплотно задернутые занавеси, позволял хоть что-то разглядеть. В углу на хозяйском полушубке спал Саенко, время от времени испуская рулады богатырского храпа. – Тише, господин поручик! Тише, Борис Андреевич! – прошептал управляющий. – Не разбудите человека своего! Пойдемте со мной, я должен вам кое-что показать. Борис, не задавая более вопросов, осторожно поднялся и вышел за стариком в соседнюю комнату. Дальше они прошли каким-то узким коридором. Отойдя немного от места их ночлега, Борис вполголоса сказал: – Зря вы, господин Борисоглебский, Саенко опасаетесь. Это замечательный человек, очень верный и надежный. Не раз уже он мне жизнь спасал. – Может быть, – управляющий оглянулся на Бориса через плечо, – может быть, но только после всех пережитых мной грабежей я простому народу совершенно перестал доверять. Были среди соседних крестьян такие… Казалось, вполне приличные люди. Но как только не стало власти – все превратились в убийц и грабителей… Ведь что самое ужасное – это бессмысленная страсть к разрушению! Ну хорошо, взял ты у меня стул, взял стол, хоть и воровство это, но по крайней мере не бессмысленное – будешь сидеть на этом стуле, есть за этим столом… Но зачем же рояль топором рубить?! Борису показалось, что в глазах управляющего блеснули слезы. Старик отвернулся и пошел вперед. Дойдя до очередного поворота коридора, он остановился, огляделся по сторонам, как будто здесь мог быть кто-то еще, кроме них с Борисом. Возле стены стоял громоздкий дубовый буфет. Дверца его была слегка повреждена топором, но, видимо, дерево оказалось слишком прочным, и неизвестный вандал отступил, не закончив свою бессмысленную работу. Борисоглебский осторожно повернул вокруг оси поддерживавшую верхнюю часть буфета деревянную колонну. Борис вздрогнул от неожиданности: огромный буфет вместе с частью стены отъехал в сторону, открыв темный проход. Управляющий прошел внутрь и поманил Бориса за собой. Борис прошел следом и оказался в совершенно темном помещении. Старик поколдовал где-то впереди и зажег яркую керосиновую лампу. Борис ахнул. Комната, в которой они находились, напоминала пещеру Али-Бабы. Видимо, старик управляющий понемногу собрал сюда все самое ценное, что было в имении, и сохранил это от хищных лап грабителей. Здесь были прекрасная старинная мебель красного дерева, персидские ковры, изумительный севрский фарфор и средневековые китайские вазы, немецкие статуэтки и французские эмалевые табакерки, старинные японские безделушки и английское серебро. Ну и конечно, картины. Глаза разбегались от всего этого великолепия. Но старик шел к какой-то одной, больше всего волновавшей его вещи. Подойдя к стене комнаты, Борисоглебский повернулся к Ордынцеву и сказал ему голосом, выдававшим крайнюю степень волнения: – Борис Андреевич, я потому открываю вам эту тайну, что вы родич матушки-княгини… И потому, что я… я помню матушку вашу, Александру Прокофьевну. Она приезжала однажды в «Дубовую рощу», давным-давно, до замужества еще… Как она была прелестна! – В голосе старика звучало сильное щемящее чувство; он продолжил после небольшой паузы, понадобившейся для того, должно быть, чтобы справиться с волнением: – И еще потому я открываю вам эту тайну, что боюсь… Жизнь стала такой страшной, люди совершенно одичали, стали хуже зверей. Я боюсь, что не смогу исполнить свой долг до конца. Меня каждый день могут убить какие-нибудь зеленые, или красные, или махновцы, или просто крестьяне из соседнего села. И тогда некому будет сохранить это… Управляющий подцепил узким лезвием ножа, вынутого из кармана халата, край стенной панели. Панель отодвинулась, и он достал из-за нее обернутый в чистую холстину прямоугольный плоский предмет. «Что же это такое, – подумал Борис, – если даже внутри этой потайной комнаты, наполненной сокровищами, произведениями искусства, драгоценными безделушками, в этой тайной пещере прячут в тайник?» Старик развернул обертку, и Борис увидел картину. Картина была не очень велика, но она казалась целым миром, наполненным людьми и событиями. И еще она была наполнена светом, цветом, ярким полднем юга. Борис узнал сюжет – это было «Поклонение волхвов». Богородица стояла на пороге темного грота, держа на руках большого серьезного и недовольного младенца. На лице ее была печаль и умиротворение – она знала уже судьбу своего сына и смирилась с ней, смирилась с ожидающим его несоразмерным человеческому существу величием. У ее ног склонился первый из волхвов – седобородый внушительный старец, молитвенно сложивший руки, окутанный тяжелыми складками царственных алых одежд. Второй волхв стоял чуть позади него в живописной, слегка неестественной позе святого старинных русских икон – моложавый, импозантный, в таком же алом богатом кафтане, с ларцом в одной руке и яркой восточной шляпой в другой. Вся фигура его выдавала воина и путешественника, с легким недоверием ожидающего обещанной ему встречи с божественным младенцем, как нового приключения. Позади него, чуть в стороне, стоял на коленях третий волхв – чернокожий, одетый в алый шелк и золотую парчу, сжимающий в руках драгоценный сосуд со святыми дарами. Лицо его было растерянно и потрясенно – он, может быть, один из всех понимал, что ждет его, и еще не готов был к тому великому событию, с которым ему предстояло столкнуться. |