Книга Король Треф, страница 45 – Борис Седов

Секач, дремавший у ног Максимилы, поднял голову, посмотрел на него, потом лязгнул зубами, пытаясь поймать пролетевшего мимо его носа комара, и снова опустил морду на лапы.

— Бабушка Максимила, — обратился отрок к старице, — мы пойдем завтра за грибами? Ты ведь обещала.

— А как же, Алешенька, обязательно пойдем, — ответила Максимила, не отрывая неподвижного взгляда от далеких призрачных видений, — вот встанем до солнышка и пойдем.

— А Алена тоже пойдет с нами?

— Конечно пойдет, как не пойти, — певуче ответила старица, — обязательно пойдет, разве ты забудешь про свою сестрицу?

— А ты разбудишь нас, не проспишь? — озабоченно спросил Алеша, — ведь это рано нужно встать!

Максимила усмехнулась.

— Это вы, молодые, можете спать до полудня. А мне уж девяносто скоро, так я почти и не сплю, — сказала Максимила и бросила вязанье в лукошко.

Поднявшись на ноги молодым движением, она оправила длинную домотканую юбку и повернулась к стоявшему у нее за спиной Алеше.

— А еще — кто рано встает, тому Бог дает. Слышал небось?

— Слышал, — ответил Алеша и спустился с крыльца.

— Ну вот, слышал — и хорошо, — заключила Максимила и тоже сошла на траву.

Секач, решивший, что с ним будут играть, вскочил и с выражением ожидания на морде уставился на Алешу. Он знал, что степенная Максимила не будет скакать с ним, а вот молодой Алеша, которому еще и восемнадцати не было, не прочь поиграть с собакой. И он не ошибся.

Увидев оживившегося и явно заигрывавшего с ним Секача, Алеша наклонился, подобрал с земли обгрызенную Секачом палку и, широко размахнувшись, швырнул ее в сторону леса. Палка, посвистывая, улетела в заросли, и Секач, который только этого и ждал, сорвался с места и, выбрасывая из-под когтистых лап клочки дерна, помчался вслед за ней так, будто догонял самого своего заклятого врага.

Максимила с улыбкой посмотрела на юношу и сказала:

— Все бы тебе с собакою играться! Молиться нужно больше, дух свой укреплять пора бы уже. Тебе осьмнадцать скоро, в братство входить будешь, обет святой принимать.

Алеша взял палку из пасти подбежавшего к нему Секача, зашвырнул ее в кусты и, проводив взглядом умчавшегося вдогонку за ней пса, сказал:

— Вот будет восемнадцать, тогда и буду… Что он будет делать, когда ему настанет восемнадцать, он не сказал, а вместо этого грустно вздохнул и посмотрел на опускавшееся в лес солнце. Присев на корточки и теребя за уши подбежавшего к нему с палкой в зубах Секача, он спросил у Максимилы:

— Бабушка Максимила, как ты думаешь, хорошо там Насте с Костей?

Максимила помолчала, пошевелила губами и задумчиво произнесла:

— А вот это, Алеша, от меня закрыто. Пыталась я увидеть, как ее душенька живая ходит по белу свету, и не смогла. Закрыто это от меня как бы стеной облачной. И не пробиться к ней, не услышать.

Она помолчала и со вздохом добавила:

— Как бы худа с ней не приключилось. Там, в миру, греха много… Сама-то она чиста останется в любом вертепе, но от худых людей сохраниться трудно. Силен враг человеческий, и, если не может он душу чистую да непорочную забрать, тогда в злобе великой стремится он жизнь пресечь или недуг навлечь. Так-то, Алешенька. Молиться больше надо.

Секач навострил уши, склонив голову набок и вдруг бросился в лес.

Навстречу ему, держа на сгибе руки корзинку, вышла юница лет шестнадцати, одетая в длинный сарафан и стеганую безрукавку. Ее голова была плотно обвязана белым платком, ровной чертой лежавшим на выпуклом загорелом лбу.

Завидев стоявших на поляне перед домом Максимилу и Алешу, она возбужденно заговорила:

— Бабушка Максимила, а я кого в лесу встретила!

— Ну и кого ты там, Алена, встретила, — усмехнувшись, поинтересовался Алеша, — лешего, что ли?

— Тьфу, — возмутилась Максимила, — кто же к ночи лесных поминает? Я что тебе говорила? Смотри, услышит он, как ты его по имени зовешь, и явится к тебе. И спросит, чего звал, а ты ему что ответишь? Руками только разведешь? А он ведь и обидеться может, и тогда — смотри, Алеша — пойдешь в лес, а он на тебя морок напустит, и будешь плутать, пока от голода не иссохнешь.

— Нет, не лешего, — ответила Алена и поставила на землю корзинку, полную лесных ягод, — лешего я вчера видела. Маленький такой, серенький, на палочку опирается. И все кряхтит.

Максимила засмеялась:

— Ври, да складно, Аленушка! Кто же тебе сказал, что он серенький?

Алена стрельнула на Максимилу хитрыми карими глазами и спросила:

— А какой он? Расскажи, бабушка!

— Все тебе расскажи! Вот чаю напьемся, тогда и расскажу. Так кого ты в парме-то повстречала, поведай нам, негодным!

— Медведя, — ответила девочка, — он тоже ягоды собирал. Только я в корзину, а он — прямо в рот.

— У медведя не рот, а пасть, — назидательно произнес Алеша.

— Это у тебя пасть, — ответила Алена и показала ему язык.

— Ну, развоевались, — прервала их Максимила и, обняв за плечи одной рукой Алену, а другой — Алешу, повела их к тому самому дощатому столу под березой, за которым Знахарь рассказывал Насте историю своих бедствий.

Сидя за выскобленным добела щелястым столом, Алена и Алеша смотрели, как Максимила разливает душистый чай с лесными отварами и накладывает на деревянные домодельные тарелки оладьи, загодя нажаренные ею. Пар от чая поднимался в неподвижном вечернем воздухе и переливался в последних лучах солнца розовым светом.

Расставив перед набегавшимися за день чаевниками граненые стаканы с темным, как красное вино, чаем, Максимила уселась во главе стола и, взяв свою старинную глиняную кружку с непонятными узорами, сказала:

— Ну что, Аленушка, хочешь про дяденьку лесного послушать?

— Хочу, бабушка Максимила, — ответила Алена между двумя громкими втягиваниями горячего чая.

При этом она болтала под столом ногами, стараясь задеть колени сидевшего напротив Алеши. Алеша же, держа в руках оладью, намазанную ежевичным вареньем, хмурился и убирал колени в сторону.

— Тогда слушай и не перебивай, — сказала старица и, вздохнув, начала: — Живет дяденька лесной под раскидистой сосной, под березой, под осиной, под корягой, под лесиной, за оврагом, за холмом, для него повсюду дом. Из всего лесного люда…

— Бабушка Максимила, подожди, — прервал ее Алеша и повернул голову в сторону леса.

Секач, сидевший у стола в надежде, что ему, как всегда, что-нибудь перепадет, тоже навострил уши.

По лесу разносился пока еще еле слышный стрекот вертолетного двигателя. Но с каждой секундой он становился чуть громче, и не оставалось сомнений, что в сторону таежного поселения над лесом, разгоняя вечернюю тишину, летит вертолет.