Книга Бессонница, страница 28 – Стивен Кинг

— Прежде кислород для Мэй привозили раз в две недели, — заметил Мак-Говерн. — Теперь же они приезжают по понедельникам и четвергам, как часы.

Иногда я навещаю ее. Читаю ей скучные женские журналы, но чаще мы просто разговариваем. У нее ощущение, будто легкие забиты соломой. Теперь уже недолго осталось. Однажды, приехав, вместо пустого баллона из-под кислорода они поместят в фургон Мэй. Затем отвезут ее в Дерри-Хоум, а это означает конец.

— Виной тому сигареты? — спросил Ральф. Мак-Говерн одарил Ральфа таким не свойственным его простому, откровенному лицу взглядом, что Ральф не сразу уловил в нем презрение.

— Мэй за всю свою жизнь не выкурила ни одной сигареты.

Она расплачивается за двадцать лет работы на красильне в Коринне и еще двадцать в качестве сортировщицы на фабрике в Ньюпорте. И дышать она пытается через хлопок, шерсть и нейлон, а не через солому.

Двое молодых людей из медицинской службы забрались в свой фургон и уехали.

— Мэн — это северо-восточный оплот Аппалачей, Ральф. Многие не понимают, но это так — и Мэй умирает от болезни Аппалачей. Врачи называют ее «текстильное легкое».

— Какой ужас! Кажется, Мэй много значит для тебя.

Мак-Говерн резко рассмеялся:

— Нет. Я навещаю ее, потому что она — последнее зримое напоминание о моей загубленной юности. Иногда я читаю ей вслух, и мне всегда удается проглотить одно-два овсяных печенья, которыми она меня потчует, но дальше этого дело не идет. Мотивы моей заботы вполне эгоистичны, уверяю тебя. "Вполне эгоистичны, — подумал Ральф. — Какое странное сочетание.

Вот уж истинно фраза Мак-Говерна".

— Ну да Бог с ней, с Мэй, — продолжал Мак-Говерн. — Всех американцев волнует другой вопрос: что мы будем делать с тобой, Ральф? По всей видимости, виски не помогло?

— Нет, — вздохнул Ральф. — Боюсь, нет.

— А ты выдерживал пропорцию?

Ральф кивнул.

— Что ж, тебе нужно что-то делать со своими мешками, иначе ты никогда не завоюешь прекрасную Луизу. — Мак-Говерн вгляделся в лицо Ральфа и вздохнул. — Не смешно, правда?

— Да уж. Сегодня был тяжелый день.

— Извини.

— Ничего.

Они немного посидели в дружелюбной тишине, наблюдая за передвижениями по обозримой части Гаррис-авеню. Трос девчушек играли в классы на стоянке возле «Красного яблока». Миссис Перрин, стоя рядом словно грозный часовой, наблюдала за ними. Мимо в повернутой козырьком назад кепке с надписью «Ред сокс» <Бейсбольная команда.>, подпрыгивая в такт музыке, доносящейся из наушников старенького плейера, прошел паренек. Перед домом Луизы двое ребятишек пинали консервную банку. Лаяла собака. Женский голос звал Сэма и его сестру идти домой. Это была обычная уличная серенада, не больше и не меньше, но Ральфу все эти звуки казались странно фальшивыми. Наверное, потому, что в долгие часы своего бдения он привык видеть Гаррисавеню пустынной.

Ральф повернулся к Мак-Говерну:

— Знаешь, о чем я подумал, увидев тебя в «Красном яблоке» сегодня днем? Несмотря на все, что происходило в этот момент?

Мак-Говерн покачал головой.

— Я размышлял над тем, куда девалась твоя панама. Без нее ты выглядишь как-то странно. Словно неодетый. Итак, давай выясним, куда ты ее подевал, сынок?

Мак-Говерн потрогал свой аккуратный седой зачес — сквозь сильно поредевшие, тонкие, как пух, волосы просвечивал розовый череп.

— Не знаю, — ответил он. — Утром я не нашел ее. Обычно я оставляю панаму на столике у входной двери, но сегодня ее там не оказалось.

Наверное, я оставил панаму в другом месте, точное расположение которого абсолютно вылетело у меня из головы. Еще пару лет, и я буду разгуливать в одних трусах, потому что не смогу вспомнить, куда подевал брюки. И все это часть великолепного эксперимента со старением, ты согласен, Ральф?

Ральф с улыбкой кивнул, подумав, что из всех известных ему пожилых людей — а знал он их не менее трех дюжин, — Билл Мак-Говерн больше всех подшучивал над старостью. Казалось, он относился к своей туманной юности и давно минувшей зрелости, как генерал к парочке новобранцев, бежавших с поля боя. Однако Ральф не собирался говорить что-либо вслух. У каждого свои причуды, просто театрально демонстрируемая болезненность по отношению к старости — одна из характерных черт Мак-Говерна.

— Я сказал что-то смешное? — спросил Мак-Говерн.

— Прости?

— Ты улыбался, и я подумал, что сказал что-то смешное. — В голосе Билла звучала обида, тем более удивительная для человека, только что подкалывавшего соседа насчет хорошенькой вдовушки, но Ральф напомнил себе, что у Мак-Говерна тоже был трудный денек.

— Нет-нет, — смутился Ральф. — Просто я вспомнил, как Кэролайн говорила почти то же самое — старость — все равно что плохой десерт после отличного обеда.

Это была полуложь. Кэролайн действительно так говорила, но она имела в виду опухоль мозга, а не свою жизнь в преклонном возрасте. К тому же Кэролайн не была такой уж старой — всего шестьдесят четыре, и до последних дней своих она утверждала, что чувствует себя намного моложе.

Три девчушки, игравшие в классы, подошли к краю тротуара и, оглядевшись по сторонам, со смехом перебежали Гаррис-авеню. На какую-то долю секунды Ральфу показалось, что их головы окружены сиянием нимбом, освещавшим их щеки, лбы и смеющиеся глаза наподобие очистительного огня святого Эльма. Слегка испугавшись, Ральф зажмурился, затем снова взглянул.

Что-то вроде серого конверта, возникшего в его воображении вокруг голов девочек, исчезло. Это уже вызвало облегчение, но ему еще необходимо было заснуть. Просто необходимо.

— Ральф? — Голос Мак-Говерна доносился, казалось, с противоположного конца веранды, хотя он не двинулся с места. — С тобой все в порядке?

— Конечно! — встрепенулся Ральф. — Думал об Эде и Элен, вот и все. Ты догадывался, что с ним происходит, Билл?

Мак-Говерн решительно покачал головой:

— Абсолютно нет. И хотя синяки, время от времени появлявшиеся на руках Элен, настораживали, я всегда верил ее объяснениям. Никогда я не считал себя особенно легковерным, Ральф, однако теперь мне, по-видимому, придется пересмотреть свое мнение.

— Как думаешь, что с ними будет дальше? У тебя есть какие-нибудь идеи?

Мак-Говерн вздохнул и привычным жестом прикоснулся к голове, словно не ощущая отсутствия панамы.