Книга Безнадега, страница 108 – Стивен Кинг

Дэвид сумел подавить бьющую его дрожь.

А мужчина снял кепку, вытер ею шею, вновь надел и пристально посмотрел на Дэвида.

— Это Страна мертвых, но ты исключение. Ты особенный. Не такой, как все.

— Кто вы?

— Не имеет значения. Просто член фэн-клуба «Янг рэскелз» и Феликса Кавальера. — Мужчина огляделся, вздохнул, чуть улыбнулся. — Но вот что я тебе скажу: меня совсем не удивляет, что Страна мертвых расположена в пригороде Колумбуса, штат Огайо. — Он вновь посмотрел на Дэвида, и улыбка его исчезла. — А теперь пора переходить к делу. Времени у нас в обрез. Когда ты проснешься, у тебя, между прочим, будет болеть шея, и поначалу ты не поймешь, где находишься. А проснешься ты в кузове грузовика Стива Эмеса. У твоих друзей возникло неодолимое желание покинуть «Американский Запад», и я, надо сказать, не стал бы их за это винить.

— А почему вы здесь?

— Чтобы убедиться, что ты понял, почему ты здесь, Дэвид… Начнем, пожалуй, с этого. Вот и скажи мне: почему ты здесь?

— Я не знаю, кто вы…

— Да перестань, — отмахнулся мужчина с радиоприемником. — Если ты этого не знаешь, то ты в полном дерьме. Зачем ты появился на Земле? Зачем Бог сотворил тебя?

Дэвид смотрел на мужчину, оцепенев от ужаса.

— Давай, давай! — торопил его мужчина. — Это простые вопросы. Зачем Бог создал тебя? Зачем Бог создал меня? Зачем Бог вообще кого-то создал?

— Чтобы любить Его и служить Ему, — медленно ответил Дэвид.

— Хорошо, хорошо. Продолжим. И кто есть Бог? Какова, по твоему мнению, сущность Бога?

— Я не хочу говорить об этом. — Дэвид посмотрел на свои руки, потом поднял глаза на этого серьезного, очень знакомого ему мужчину в солнцезащитных очках. — Я боюсь попасть впросак. — Он помялся, а потом признался в том, чего он действительно боялся. — Я боюсь, что вы Бог.

Мужчина коротко и грустно хохотнул.

— В некотором смысле это даже забавно, но не будем отвлекаться. Сосредоточимся на главном. Что ты знаешь о сущности Бога? По собственному опыту.

С большой неохотой Дэвид выдавил из себя ответ:

— Бог жесток.

Он опять посмотрел на свои руки и медленно сосчитал до пяти. Лишь убедившись, что их не поразило молнией, он поднял голову. Мужчина в джинсах и футболке по-прежнему вглядывался в него, но Дэвид видел, что он не сердится.

— Совершенно верно, Бог жесток. Мы топчемся на месте, Мамми уже наседает нам на пятки, и Бог жесток. Почему Бог жесток, Дэвид?

Ответа он не знал, но тут ему вспомнились слова преподобного Мартина, произнесенные в тот день, когда по телевизору шел беззвучный бейсбольный матч.

— Жестокость Бога очищает.

— Мы шахта, а Бог шахтер?

— Ну…

— Вся ли жестокость хороша? Бог хорош и жестокость хороша?

— Нет, едва ли вся она хороша! — Перед мысленным взором Дэвида возникла его маленькая сестренка, болтающаяся на крюке, сестренка, которая обходила ползущих по тротуару муравьев, чтобы не раздавить их.

— Что есть жестокость, творимая во зло?

— Злоба. Кто вы, сэр?

— Не будем об этом. Кто творец злобы?

— Дьявол… а может, те, другие боги, о которых говорила моя мама.

— О кан тахах и кан таках можешь забыть. По крайней мере сейчас. Мы охотимся за более крупной рыбой, так что не отвлекайся. Что есть вера?

Этот вопрос у Дэвида затруднений не вызвал.

— Суть того, на что надеяться, доказательство того, чего не видел.

— Да. И каково духовное состояние верующих?

— Э… любовь и полное согласие. Я думаю.

— А что есть противоположность веры?

Вопрос на засыпку. Вроде тех тестов, когда на выбор предлагается несколько ответов. Да только ему выбора не предложили.

— Неверие? — рискнул Дэвид.

— Нет. Не неверие, а отказ от веры. Первое естественно, второе сознательно. И если человек отказывается от веры, каково его духовное состояние?

Дэвид задумался, потом покачал головой:

— Я не знаю.

— Знаешь.

Он вновь задумался и понял, что знает.

— Духовное состояние отказавшегося от веры — отчаяние, безнадежность.

— Правильно. Посмотри вниз, Дэвид.

Он посмотрел и ужаснулся, увидев, что «вьетконговский наблюдательный пост» теперь уже не находился на дереве. Он летел, превратившись в сказочный ковер-самолет, правда, сколоченный из досок, над безликой равниной. Тут и там Дэвид видел дома и какие-то серые, без единого листочка, растения. Он узнал трейлер с надписью, извещающей, что его хозяин не дурак выпить и не любит Клинтона, узнал большой ржавый ангар, который они видели на въезде в город, узнал здание муниципалитета, «Пивную пену» с флюгером на крыше: ухмыляющийся гном, крепко ухвативший мешок с золотом.

— Это отравленное поле, — вновь заговорил мужчина в солнцезащитных очках. — В сравнении с тем, что делается здесь, «эджент орандж» [73] — сладкий сироп. Эту землю использовать уже не удастся. Остается только уничтожить ее. Знаешь почему?

— Потому что зараза может распространяться?

— Нет. Не может. Зло нестойкое и глупое и умирает вскоре после того, как отравляется вся экосистема.

— Тогда зачем…

— Потому что это оскорбление Бога. Другой причины нет. Не надо искать написанного между строчками или мелким шрифтом. Отравленное поле — оскорбление Бога. А теперь вновь посмотри вниз.

Дэвид посмотрел. Здания исчезли. Теперь «вьетконговский наблюдательный пост» летел над карьером. С высоты он казался раной на теле земли, вгрызающейся в ее плоть. Склоны сходились в глубине, спускаясь вниз гигантскими ступенями. Все это напоминало перевернутую пирамиду, сложенную из воздуха. На холмах к югу от карьера росли сосны, какую-то растительность Дэвид заметил и у кромки карьера, но в самом карьере не росло ничего. На ближней стороне, северной, как предположил Дэвид, аккуратные уступы слились в длинный язык каменного крошева. Недалеко от усыпанной гравием дороги, ведущей в карьер с гребня вала, чернела дыра. Дэвиду стало не по себе. Словно чудовище, зарытое в землю, открыло один глаз. И оползень вызвал у него нехорошие чувства. Вроде бы он произошел далеко не случайно, его… вызвали.