Онлайн книга «Блудная дочь»
|
Так и стало. Прошло время. Вирсавия вновь родила Давиду сына. Она назвала его Соломоном. Господь полюбил его. Царь Давид завещал ему свое царство. [3] Миша закончил чтение и вздохнул: – Тысячи лет люди знают, что нельзя брать чужое, нельзя убивать, завидовать… – А все равно – завидуют, крадут, отнимают последнее, – продолжила Ира, Женькина мама. – И никакого наказания не боятся. И бывает ли им это наказание? – мудро заметил ее сын. – Может быть, Бог от нас устал и все пустил на самотек? И ничего никому не бывает за их зло? – с заметной горечью произнесла обычно молчавшая при чужих Аня. И опять, как в начале дня, заблестели в ее глазах слезы. – А может быть, бедняку стоило лучше следить за своей овечкой, раз он ее так сильно любил? – раздраженно спросила вдруг Любочка. – Почему бедняки всегда дают себя обокрасть? Может, с ними что-то не то? Может, они ущербные какие-то? Люба не выносила, когда мама делалась грустной. От отчаяния и невозможности помочь она немедленно начинала «лезть на рожон», как называл это ее состояние папа Миша. – Слушай, Любань, а ты – ума палата, – уважительно восхитился Федор, Женькин отец. – Под таким углом взглянула… – А богатые – не ущербные? Так и норовят ухватить чужое, хоть у самих уже из ушей лезет, – тут же возразила его супруга, любившая вступать с мужем в горячую полемику по любому вопросу. – Получается – ущербные все, – подвел итог Миша. – То есть все не без греха. Но только тот, кто заведомо сильнее, и отвечает потом по полной программе. – А бедняк не ответил по полной, по-твоему? – не унималась Люба. Но тут в общий разговор вступил заскуливший немыслимым басом щеночек. От звуков его богатырского плача всех присутствующих почему-то разобрал дикий смех. – Любань, – добродушно поинтересовался Федор, – как думаешь, может, это не щенок вовсе, а? – А кто? – насторожилась Люба. – Почем я знаю? Дикая лошадь Пржевальского, например. Вырастет и задаст нам жару. Жеребят нарожает. Будут у нас на лоджиях пастись… – Может, и лошадь, пап, а может, корова? – согласился Женька, отправляясь за тряпкой: на полу после прохода «не мышонка, не лягушки, а неведомой зверушки» образовалась более чем солидная лужа. – Зато все нас уважать будут. И с этим трудно было поспорить. – А где ее место будет? – спросил Миша. – Кто будет главный хозяин? – Мы, – хором заявили Люба с Женькой. – А давайте ей на лоджии конуру построим, – вполне всерьез предложил Федор. – Кавказцы – они же на улице привычные жить, на дворе или при отаре. Весь их этаж опоясывала широкая лоджия. Дом строился по индивидуальному проекту. Архитектор явно воплощал мечты собственного детства о катании на велике по балкону, о свете, широком обзоре и удивительном покое, возникавшем у каждого, кто входил в дом. Сейчас-то все владельцы квартир понимают, как повезло им тогда, в лихие девяностые, что на их вложенные деньги действительно построили дом, причем такой, какой планировался изначально. И деньги затрачены – сейчас даже смешно вспоминать какие. Когда только-только заселялись и не знали еще, что станут с соседями почти одной семьей, собирались лоджию разгородить так, чтобы не мешать посторонним и не нарушать чужое частное пространство. Но вскоре разобрались друг в друге, и лоджия так и осталась единой и неделимой. И действительно, сколько кругов на своих трехколесных машинах нарезали дети – не сосчитать. Теперь вот можно для зверя конуру поставить. Пусть охраняет дом на подступах с воздуха. А пока самое правильное место – бывшая детская. И пусть Мишутка сама выбирает, к кому пойти, когда соскучится. Перед сном счастливая Любка забирается в кровать к родителям. Давно уже не приходила – взрослая! Но сейчас она по-щенячьи запрыгивает между мамой и папой, ласкается. – Мамочка, папочка, какая же я счастливая! Какие вы хорошие! – И мы счастливые! И ты хорошая! – смеются Аня и Миша. Они устали. И – жутко соскучились друг по другу. – Любка, все! Спать пора! Ты теперь мать, тебе высыпаться надо. А то с утра, чувствую, не в ванной засядешь, а полы будешь мыть, причем неоднократно, – гонит отец. – Ну вот… В кои-то веки… Захотела к вам… – Люба притворяется обиженной, но уходить не собирается. – Мам, расскажи, как я родилась… – Я же тебе сто раз рассказывала… – Ань, я ж говорю, у нее проснулись материнские чувства, она теперь хочет обмениваться опытом, – поясняет Миша. – Тебе про роддом рассказать? – уточняет мама. – Да! Как там все было… Страшно, да? – Я тебе завтра все-все расскажу. Договорились? – выпроваживает Аня дочку, вытягивая ее из недр супружеского ложа. Миша, как падишах, любуется своими девочками: женой в тоненькой шелковой рубашечке и дочкой в мягкой просторной пижаме. Как есть: мать медведя! Наконец дверь спальни заперта. Они снова вместе. И нет никакого сна и усталости. Есть только они двое, их счастье и понимание желаний другого. – Думал, взорвусь, – шепчет Миша своей Анечке в самое ухо. – И я – дождаться не могла. – Будь моей, – просит муж. – Я – твоя. – Будь совсем-совсем моей, – повторяет он. Словно первый раз они вместе. Словно не проснутся в объятиях друг друга, не соединятся снова… – Да, – отзывается жена, – я твоя. Совсем-совсем. Уже засыпая, они слышат, как воркует со своей «малюткой» Любка. – Давай на выходные в Венецию слетаем, – шепчет Миша. – Вдвоем. За Любкой Ира присмотрит. – Давай. – Так я завтра с утра билеты в Интернете подыщу. И отель. – Отель только наш, другой не надо, – велит Аня. – Договорились: только наш, – соглашается муж. – Спи. Они не знают – и откуда бы им знать, что никакой Венеции на выходные им не положено. Судьба уже распорядилась по-своему. Но человек предполагает… И Аня в полудреме сначала думает о Венеции, о том, что обязательно в этот раз возьмут они гондолу, поедут обнявшись по всем каналам. Весна, как хорошо… Там должно быть совсем тепло. Потом вспоминает она тот самый роддом, о котором просила рассказать дочка. |