Онлайн книга «Школа беглости пальцев»
|
– Дверь захлопнул? – спросил его отец. – Захлопнул… – глухо ответил мальчик. От метро они пошли не обычной своей дорогой, а в обход, мимо киоска «Союзпечать». Отец давно обещал ему купить значки с собаками. Он купил три значка, с собаками разных пород, и мальчик сразу же нацепил их рядком на куртку. Потом поднял глаза и увидел возле магазина старого знакомого – нищего. Тот стоял, как обычно, одной рукой опираясь на палку, другой протягивая кепку, и смотрел в землю, как всегда, безучастно. Бросишь ему монетку, он вскинет голову, как лошадь: «Доброго здоровьица!» – и опять в землю уставится… Мальчик встрепенулся: – Папа! Дай деньгу! – Зачем? – спросил отец. – Я нищему подам! – Этого еще не хватало – алкоголиков поить! – А мы с Мариной всегда подаем, – сказал мальчик и пожалел, что сказал. Сразу насупился, и уши покраснели. Мать – это была мать, другая сторона, и незачем задевать ее в разговоре. – Узнаю село родное… – пробормотал отец сквозь зубы. Мальчик подумал, что мать, наверное, уже сидит во дворе на лавочке, ждет его. Она всегда выходила его встречать, наверное, волновалась – как он и что… Не сиделось ей в квартире. – Давай здесь попрощаемся, – сказал он отцу. – Почему? Я тебя до подъезда провожу… Так и есть, мать сидела на лавочке, смотрела в ту сторону, откуда они появились. Поднялась и осталась так стоять. – Ну, дай я тебя поцелую, – сказал отец. – Будь здоров. Мальчик не потянулся к нему, чтобы не обидеть мать, только подставил щеку. Отец сказал: – На той неделе возьму билеты в цирк. Ну, иди. Мальчик пошел, стараясь не ускорять шаги, чтобы не обидеть отца. Даже обернулся и помахал ему – отец стоял и смотрел вслед. Мать тоже смотрела на мальчика, не в лицо, а повыше, в вихор, выбившийся из-под шапочки. Когда он наконец подошел, она молча взяла его за плечи, и они зашли в свой подъезд. В прихожей она так же молча, с окаменевшим лицом помогла ему размотать шарф и направилась в кухню. – Что случилось? – крикнул он вслед. – Я была в парикмахерской… – тихо сказала мать из кухни. – Парикмахер сказал, что у меня полголовы седая. Я поняла, что жизнь кончена, и купила себе финское платье. – Где купила? – уточнил мальчик. Его раздражала манера матери сумбурно выражаться. – В парикмахерской, что ли? – Нет, в ГУМе… – А-а!.. – сказал он. – Покажи, где оно? – Да вот же, на мне! – А-а… Хорошо… Красиво… Он обнял ее сзади, за пояс, прижался лицом к спине. Он быстро рос, и в этом году уже доставал ей до лопаток. – Не бойся, Марина, – сказал он в зеленую шелковистую ткань. – Когда я стану бриться, я на тебе женюсь… – Вот спасибо! – сказала она. – А теперь, пожалуйста, ешь быстрее и иди спать. – Опять Левая Работа?! …Он медленно раздевался в комнате. Стянул через голову рубашку, помахал длинными пустыми рукавами, искоса поглядывая на стену – там бесновалась немая рубашкина тень, – и, вздохнув, сел на постели. Так хотелось рассказать матери про карусельную субботу! Про то, как в «Автокроссе» они все время догоняли синюю машину, в которой сидели усатый дядька с рыжим пацаном, а потом с грохотом наехали на них, и все вместе долго хохотали. Но нет, нельзя, нельзя… Он приплелся на кухню и сел на табурет, возле матери. – Ну?.. – спросила она, исправляя что-то ручкой на отпечатанном уже листе. – Ты знаешь, какой бандит Сашка Аникеев?! – возмущенно спросил мальчик. – Ну-у… – Он говорит ужасные слова. Например – сука, вот какое ужасное слово! – Нормальное слово, – пробормотала мать, – если по делу. – Он не по делу! Да нет, ну ты не веришь, а он говорит настоящие материнские слова! – О господи! – вздохнула мать и стала заправлять в машинку очередной белый лист. – Ну, еще какие новости? – Он дразнится на каждой перемене, что я втрескался в Оксанку Тищенко. – А ты втрескался? – Да, – признался мальчик. – Тогда по морде! – посоветовала мать. – Я не могу – по морде, – сказал он. – Почему? – Морда глазами смотрит… – А-а… Тогда выкручивайся как знаешь… Н у, все? – Нет… – Он помялся… – Знаешь, Сашка говорит, что я – еврей, – выговорил он наконец, пристально глядя на мать. – Да. Ну и что? – Марина, я не хочу быть евреем… – признался он. – А кем ты хочешь быть? – хмуро осведомилась она. – Я хочу быть Ринатом Хизматуллиным. Мы сидим с ним за одной партой, он хороший мальчик. – Вот что, – сказала мать. – Я тебе про все объясню, только завтра, понял? – Почему завтра? – Долгий разговор. Много сил отбирает. Понял? А теперь марш спать! Он посидел еще тихонько, слушал, как тарахтит машинка, поковырял пальцем дырку в колготках, попросил: – Марина, займись со мной… – «Займись мной», – поправила мать машинально, не отрывая взгляда от машинки. – Займись мной, – послушно повторил он. – Отстань, – сказала она на той же ноте. И вдруг подняла на него глаза, отложила в сторону лист и тихо сказала: – Ты хочешь, чтобы мы летом поехали к морю? – Ага! – оживился он. – Для этого я должна стучать на машинке. Я заработаю деньги; мы летом сядем с тобой на поезд и поедем к морю. – И наши соломенные шляпы возьмем? – радостно спросил он. – Возьмем шляпы. – И ты будешь лежать на пляже, а я буду сыпать тебе на спину песок тонкой струйкой? – Тонкой струйкой… – А потом я сяду на твою горячую спину и мы поплывем далеко-далеко? – Далеко-далеко… – сказала мать и отвернулась к окну. Мальчик понял, что она плачет, и ушел в комнату, чтобы не мешать. …Уже засыпая, он опять пришел во двор с отцом, и мать встречала его. Он шел от отца к матери, словно плыл от одного берега к другому. Трудно плыл, как против течения. Мальчик чувствовал, что отец смотрит в спину, а мать смотрит в вихор, выбившийся из-под шапочки. О чем думали эти двое? За окном сгустилась темень, и не видать было терновника, и не видать было, как шагает в неизвестные дали самостоятельная и отважная буква «Я»… |