Книга Обещание, страница 36 – Джоди Пиколт

Крис фыркнул.

— Держу пари, что ведьмы из Салема тоже так думали, когда почувствовали, что запахло жареным.

— И это тревожит тебя больше всего?

Крис молчал. И не потому, что врач хотел поймать его на слове, — на месте Фейнштейна у Криса тоже имелись бы сомнения. И не потому, что все в этой чертовой школе относились к нему так, будто у него за ночь выросло еще пять голов. Слишком легко, зная их с Эмили отношения, все поверили, что он мог намеренно причинить ей вред.

— Я любил ее, — признался он дрогнувшим голосом. — Не могу забыть свою любовь. И не понимаю, почему об этом забыли остальные.

Доктор Фейнштейн жестом пригласил Криса снова сесть в кресло. Крис так и сделал. Он следил, как в магнитофоне медленно вращаются крошечные бобины.

— Расскажи мне об Эмили, — попросил психиатр.

Крис закрыл глаза. Как он мог объяснить человеку, который даже не был знаком с Эмили, что от нее всегда пахло дождем? Что в животе у него холодело каждый раз, когда она встряхивала головой, распуская волосы? Как он мог описать, каково это, когда он начинал мысль, а она заканчивала? Поворачивала кружку, из которой они оба пили, чтобы прикоснуться губами именно к тому месту, где раньше были его губы? Как объяснить, что, где бы он ни находился — в запертой комнате, под водой, в сосновых лесах штата Мэн, пока Эм с ним, он чувствовал себя в безопасности?

— Она принадлежала мне, — просто ответил Крис.

Доктор Фейнштейн удивленно приподнял бровь.

— Что ты имеешь в виду?

— Она была тем, кем не являлся я. А я был тем, кем не являлась она. В живописи Эм могла заткнуть за пояс любого, я же не мог провести даже ровную линию. Она никогда не увлекалась спортом, я всегда был спортсменом. — Крис поднял раскрытую ладонь и согнул пальцы. — Ее рука четко ложилась в мою ладонь.

— Продолжай, — подбодрил его доктор Фейнштейн.

— Я хочу сказать, что мы не всегда встречались. Стали встречаться относительно недавно, всего пару лет назад. Но я знал Эм всю жизнь. — Крис внезапно засмеялся. — Первым ее словом было мое имя. Раньше она звала меня «Кис». А потом, когда узнала значение слова «кис», стала постоянно путать эти слова, и когда смотрела на меня, то чмокала губами. — Он поднял глаза. — Я сам этого не помню. Мне мама рассказывала.

— Сколько тебе было лет, когда ты познакомился с Эмили?

— Полгода, — ответил Крис. — В день ее рождения. — Он подался вперед. — Мы играли с ней каждый день. Я имею в виду, что она жила в соседнем доме, наши мамы постоянно ходили друг к другу в гости, это было естественно.

— Когда вы начали встречаться?

Крис нахмурился.

— Не могу назвать точную дату. Эм бы назвала. Что-то вроде нового витка в отношениях. Все ожидали, что такое произойдет, поэтому ни для кого это не стало сюрпризом. Однажды я посмотрел на нее и увидел не просто Эм, а красивую девушку. И… ну… вы понимаете…

— У вас была близость?

Крис почувствовал, как краска заливает шею и поднимается вверх к щекам. Эту тему он не желал обсуждать.

— Я обязан отвечать? — спросил он.

— Ты вообще не обязан отвечать на мои вопросы, — признался доктор Фейнштейн.

— В таком случае, — сказал Крис, — я не буду отвечать.

— Но ты любил ее?

— Да.

— Она была твоей первой девушкой?

— Можно сказать и так.

— Тогда откуда ты знаешь? — спросил доктор Фейнштейн. — Почему ты решил, что это любовь?

В его вопросе не было ни вульгарности, ни вызова. Он просто спрашивал. Если бы Фейнштейн повел себя резко, прямолинейно, как эта сука-детектив, Крис тут же бы замолчал. Но в устах врача вопрос звучал просто и правомерно.

— Возникло влечение, — осторожно начал Крис, — но не только в нем дело. — Он покусал верхнюю губу. — Однажды мы на время порвали. Я начал встречаться с другой девочкой, которую считал по-настоящему «горячей штучкой», с капитаном группы поддержки, Донной. Казалось, Донна сводила меня с ума, еще когда я был с Эм. Как бы там ни было, мы стали всюду бывать вместе, немножко покувыркались, но каждый раз, находясь рядом с Донной, я понимал, что она мне чужая. Я ее выдумал, а на самом деле она совершенно не такая, как я возомнил. — Крис глубоко вздохнул. — Когда мы с Эм помирились, я понял, что она всегда оправдывала мои ожидания. Пожалуй, она была даже лучше, чем я себе представлял. Именно это я и называю любовью, — тихо признался он, — когда оглядываешься назад и ничего не хочешь менять.

Когда он замолчал, психиатр поднял глаза.

— Крис, — спросил он, — какое твое самое раннее воспоминание?

Вопрос Криса удивил, он громко рассмеялся.

— Воспоминание? Не знаю. Нет, постойте… Помню игрушку, маленький паровозик с кнопкой — нажимаешь, и паровозик издает гудок. Помню, как вцепился в него, а Эмили хотела у меня его отобрать.

— Что-нибудь еще?

Крис подпер руками подбородок и задумался.

— Рождество, — сказал он. — Мы сидели внизу, а вокруг елки ездил электрический паровозик.

— Мы?

— Да, — ответил Крис. — Эмили еврейка, поэтому она пришла отмечать Рождество к нам. Когда мы были совсем маленькими, она в канун Рождества уже спала.

Доктор Фейнштейн задумчиво кивнул.

— Скажи, а у тебя есть детские воспоминания, в которых нет Эмили?

Крис попытался порыться в памяти, прокручивая свою жизнь, как кинопленку. Увидел себя: он стоит в ванной, где купается Эмили, и писает в воду. Эмили хохочет, а его мать орет на чем свет стоит. Увидел, как делает снежного ангела: широко размахивает руками и ногами, задевает Эмили, которая рядом проделывает то же самое. Мельком замечает лица своих родителей, но Эмили уже повалилась на бок.

Крис покачал головой.

— Честно признаться, нет, — ответил он.

Вечером, пока Крис принимал душ, Гас решилась убрать в его спальне. К ее удивлению, там было не так уж грязно — в основном гора посуды с нетронутой едой. Она поправила одеяло на кровати, опустилась на колени, инстинктивно проверяя, не завалялись ли под кроватью грязные носки, не остались ли там какие-нибудь объедки.

Уколов большой палец об угол обувной коробки, Гас не сразу поняла, на что наткнулась. Она заглянула внутрь коробки, провела пальцами по листочкам с секретным шифром, очкам для просмотра фильмов в формате 3D, запискам, написанным невидимыми лимонными чернилами, которые можно прочесть только над электрической лампочкой. Господи, сколько им было? Девять? Десять.

Гас взяла верхнюю записку. Каллиграфическим почерком Эмили в ней категорично утверждалось, что «Мистер Полански — козёл». Она провела пальцем по букве «ё» — две точки походили на два воздушных шара, готовых в любой момент оторваться от листа. Гас порылась в ящике и на дне, под горой записок, обнаружила фонарик с севшими батарейками и зеркало. Гас печально улыбнулась и, помахивая зеркалом, опустилась на кровать. Она видела, как отражение отскочило рикошетом и заскользило по лесу.