Книга Красивое зло, страница 6 – Ребекка Джеймс

На улице становится слишком холодно, мы возвращаемся в комнату и садимся на пол. Выпитое Элис виски дает о себе знать. Ее глаза покраснели, слова звучат неразборчиво, она говорит громко, непрерывно перебивая и заканчивая истории, которые рассказывает Робби. Он не возражает, просто снисходительно улыбается.

Он любит ее, думаю я. Вон как он на нее смотрит.

Элис встает и подходит к стеллажу посмотреть компакт-диски Вивьен.

— Боже мой, — говорит она, — надо было принести свои записи, какое тут все старье, восьмидесятые!

Но в конце концов она выбирает альбом Принса и ставит диск в проигрыватель.

— Моей маме нравится эта песня, — говорит Элис. — Она под нее все время танцует. Тебе бы это увидеть, Кэтрин. Она просто невероятная. Напоминает звезду из кинофильма. А когда танцует, то просто супер. — Элис начинает соблазнительно покачивать бедрами, улыбаясь с закрытыми глазами.

Я думаю про это неожиданное замечание о матери. Надо же, она привязана к ней и даже восхищается. Раньше я слышала от нее другое — она, казалось, презирала своих родителей, почти ненавидела.

Мы с Робби наблюдаем за танцем Элис. Она хорошо двигается, она сексуальная, и Робби смотрит на нее, улыбаясь. А я думаю, как было бы хорошо, если бы и меня кто-нибудь полюбил. Впервые с тех пор, как умерла Рейчел, я позволяю себе вообразить, что и у меня есть кто-то, кого люблю я, и кто любит меня. Любит, несмотря на то, что я сделала.

6

Когда заканчивается первая песня, начинается другая, более быстрая. Робби вскакивает и протягивает мне руку. Мы танцуем уже втроем. Наши бедра соприкасаются, наши руки соединяются. Робби обнимает Элис, целует ее, и я смотрю на них. Они оба очень красивые и прекрасно подходят друг другу. Элис замечает мой взгляд и что-то шепчет Робби на ухо. Робби отпускает Элис, обнимает меня, наклоняется и прижимается губами к моим губам. Это очень целомудренный поцелуй, почти братский, но все же очень волнующий. Элис подталкивает меня и хихикает. Мы обнимаемся, и я безумно счастлива. Я чувствую себя привлекательной и любимой. И юной.

И когда в моей голове начинает звучать тихий голос, говорящий о том, что я больше не заслуживаю никакой удачи, ведь у Рейчел этого не будет, я отказываюсь его слушать. Я решаю — хотя бы на сегодняшний вечер — забыть обо всем. Я легкомысленна и беззаботна. Я — Кэйти Бойделл. Только на один вечер. Кэйти. Именно Кэйти, не Кэтрин, я могу быть самой собой!

Мы смеемся, и танцуем, и обнимаемся. Наконец нам становится жарко, и мы идем на кухню, чтобы выпить воды. Закончив с танцами, мы стягиваем с дивана подушки и устраиваем широкую кровать. Мы болтаем до трех ночи и наконец засыпаем.

Я просыпаюсь, Элис спит рядом со мной. Ее руки сжаты в кулаки, она напоминает спящего ангела, приготовившегося к борьбе. Она дышит быстро и шумно, ресницы вздрагивают. Видно, ей снится какой-то сон.

Тихонько встаю. Я все еще в юбке и футболке. Иду в ванную и принимаю душ. Переодевшись, выхожу в кухню.

Робби почти закончил мыть посуду, которую обещала убрать Элис.

— Привет, — говорю я. — Спасибо, конечно, но не надо было этого делать.

Он смотрит на меня и усмехается.

— Не волнуйся. Я вовсе не против того, чтобы помыть посуду. Я помню, когда был маленьким, все время смотрел, как мама моет тарелки. И мне это казалось таким забавным — пена, вода. — Он споласкивает руки. — Как ты себя чувствуешь? Устала? Мы спали-то всего часа четыре.

— Да, я знаю. Вполне сносно. А ты как?

— Отлично. Как раз чтобы идти на тренировку по футболу, а потом еще на работу в ресторан.

— Бедный. Тебе надо прилечь. Поспи еще немного.

— Нет. — Он пожимает плечами. — Хочешь чаю? Я поставил чайник.

— Хочу. Но я сама все сделаю. Я люблю сама заваривать чай.

— Правда?

— Да, я завариваю по-своему. Некоторые считают, что я сумасшедшая. Но я люблю только хорошо заваренный чай и не могу пить никакой другой.

— Отлично. Я тоже люблю хороший чай. Моя мама, та вообще ненавидела пакетики, всегда сама заваривала.

— Заваривала?

— Да, она умерла. — Он опускает глаза. — Чуть больше года назад.

— О Робби, прости. Я не знала.

— Ничего, — говорит он.

Я могу сменить тему, поболтать о чем-нибудь приятном и веселом, но я помню поведение окружающих после смерти Рейчел. Они вообще старались не говорить об этом или уделяли этому столько же внимания, сколько завтрашнему прогнозу погоды.

— Тебе очень ее не хватает?

— Да, — говорит он, его глаза мокрые от слез. Он горько улыбается. — Конечно, не хватает.

— А твой отец? С ним все в порядке?

— Да, вполне, по крайней мере, я так думаю. Но узнать это наверняка довольно трудно. Как-то не получается просто так взять и спросить.

— Почему?

— Ну, а если у него не все в порядке? Что я тогда буду делать?

В ответ я могу сказать только какую-нибудь бессмысленную банальность, типа того, что разговоры лечат. Но я понимаю, что это не так. Никакими словами тут не поможешь, слова — это только слова, они ничто против настоящей боли и страдания.

— Да, — горько говорю я. — Ты ничего не сможешь сделать.

— Точно. И когда говоришь другому, как тебе грустно и плохо, то чувствуешь себя еще хуже, потому что теперь надо думать еще и про страдания другого человека.

— Правда, — соглашаюсь я. — Наверное, лучше страдать в одиночку. И боль со временем утихает.

Робби кивает в ответ, и мы замолкаем. Через некоторое время он быстро произносит:

— Я хотел уехать, когда она заболела, но остался, потому что надеялся помочь. Старался все время быть с ней. Мы знали, что она умрет, только не знали, когда. Прошло уже почти два года, а я все еще там. Мне двадцать лет, но я не могу уехать из дома, потому что мне жаль отца. Глупо, но я даже не знаю, хочет ли он, чтобы я жил с ним. Может, он считает, что это я не хочу никуда уезжать.

— Твой отец все еще тоскует?

— Он в порядке. Или делает вид, что с ним все в порядке. Вообще наш дом выглядит таким радостным, у нас порядок, у нас всегда друзья, пиво, пицца до полночи. Но однажды ночью я услышал, как он плачет. Это было ужасно. Я знал, конечно, что он любил маму, но он плакал так… беспомощно. Как ребенок, который не может с собой справиться. Я не знал, что делать, просто стоял и ждал, когда он успокоится. Но самое ужасное, что я его почти ненавидел в тот момент. Из-за того, что он притворяется, будто у него все в порядке.

— Понимаю, что ты хочешь сказать. Трудно видеть родителей в таком состоянии. Начинаешь думать — если они не могут справиться с собой, то чего ждут от тебя?

— Послушай… — Робби встревоженно смотрит на меня. — Черт! А твоя мать жива?