Онлайн книга «Старые повести о любви»
|
Домой невозможно было дозвониться. Значит, Маргарита опять висела на телефоне, играла «в милицию». Иногда я наблюдал за ней исподтишка. Маргарита, начиненная моими следовательскими историями, взволнованно кричала в трубку с бабкиной интонацией: – Товарищ Киселев? Василий Степанович?! Ну, как ваши дела, родненький? Василий Степанович был нашим соседом в старом доме. Баба время от времени позванивала ему и его прикованной к инвалидному креслу супруге. – Как вы поживаете, голубчик?! – кричала Маргарита, тыча пальцем в номерной диск. – Что?! Что-о?! – Следовала трагическая пауза, полная ужаса постижения страшной новости, и дальше уже действие разворачивалось с уклоном в мою тематику. – Убили?! Вашу жену?! Кошмар! Одну минутку, я ей перезвоню... Але! Жена? Здравствуйте, родненькая. Это вас убивают? Да? Да?! Але, Василий Степанович, да, вашу жену убили, дорогой мой... При этом было совершенно непонятно, как Маргарита представляет ситуацию. И почему Василию Степановичу и его якобы убиваемой жене нужно звонить по разным телефонам. Но если я пытался выяснить у Маргариты детали, она замыкалась, ее толстая физиономия затуманивалась и в глазах появлялось выражение необъяснимой обиды. Я горячился. Дело кончалось ссорой. * * * Маргарита услышала, как я открываю дверь, и примчалась в прихожую. Она всегда подстерегала мое появление после дежурства. – Ой, Саша! А почему ты как поздно? В тебя стреляли? Ты за бандитом гнался? – Дай-ка тапочки, – попросил я, – и достань из портфеля лимоны и окорок... А где баба? – Баба на рынок ушла... Я прошел в детскую и сказал в дверях: – Повесь трубку на рычаг и не смей подходить к телефону. Совсем очумела, мать моя. Из-за твоих игр домой дозвониться невозможно. Маргарита надулась и покорно прошлепала к телефону обиженной походкой. Я сказал ей вслед: – Меня не трогать. Я отдыхаю... Надо было поспать, но как всегда после дежурства я не мог уснуть сразу. Мелькали в уставшей голове ночные лица, тени, глухие переулки, свет фар по глиняным заборам в тупиках. Лежал на тахте, держа на животе гитару и пощипывая струны. Над моим плечом пролетел легкий вздох, я оглянулся. Это Маргарита слушала треньканье и умильно созерцала меня своими сине-зелеными глазами. Я вывернул голову, чтобы лучше ее видеть. – Маргарита, что за вид? – строго спросил я. – Как стоишь? Не грызи палец! Подбери живот! Когда ты на диету сядешь? Она послушно втянула живот и миролюбиво спросила: – А ты чего сейчас играл? – Так, пустяки... – А я себе буду братика родить... – вдруг поделилась она. – Молодец... Но Маргариту не удовлетворила такая кислая реакция. Она попыталась меня заинтересовать: – Знаешь, как его будут звать? – Мм... мм? – Иван Петрович... – Именно? Что так? Она понурилась, разгладила краешек подушки, на которой лежала моя голова, и с тихим достоинством сказала: – Ну, просто... Я решила... Рассказать тебе стишок? – предложила Маргарита: Дядя Хрюшка, дядя Хрюшка Из помойного ведра, Я такого дядю Хрюшку Ненавижу никогда. – Гениально, – сказал я. – Кто автор? – Где? – доверчиво спросила она. – Это ты сама сочинила? – Сама, – скромно, но горделиво подтвердила она. Я оглядел ее всю, с вороха каштановых кудрей до маленьких клетчатых тапок, и вздохнул: – Ой, Маргарита, боюсь, что ты сперла это незаурядное произведение у кого-то из своих талантливых сверстников. – А? – спросила она. – Саша, ты какой? – То есть? – не понял я. – Ну, ты какой: грустный, веселый или нормальный? – Грустный, – сказал я, вздохнув. – А почему? – Потому что ты крутишься перед глазами и не даешь мне отдохнуть. Маргарита рассмеялась снисходительным смешком и сказала: – Ой, Саша, вечно ты грустишь из-за всякой ерунды. – Потом просунула свою глупую кудрявую голову мне под мышку и попросила: – Можно я посплю с тобой? – Нет уж, Марго, ты совсем разошлась! Стоит мне после дежурства прилечь, как ты уже на голове сидишь. – Я не буду на голове, я – рядышком... – а сама уже карабкалась на тахту, устраивалась под боком. Эта хитрюга надеялась вытянуть из меня какую-нибудь очередную ужасную историю. – Саша, – прошептала она. – А кого сегодня убили? – Тьфу, Маргарита, какая ты кровожадная девица! Лучше я тебе «Алису» почитаю. Когда проснусь. Она поворочалась под боком, потолкалась коленками и затихла. Одна ее каштановая кудря щекотала мой подбородок. Я пригладил ее ладонью и закрыл глаза. И почти сразу вышли мы с Маргаритой на летний луг, в полдень, и лежала в траве неподалеку телочка, привязанная веревкой к колышку. Телка лежала на боку и кротко смотрела на Маргариту большими темными глазами. Маргарита потрогала ее переднюю ногу в белом нарядном чулке, с аккуратным копытом и сказала весело: – Холодец! Здравствуй, Холодец! Я взмыл над Маргаритой, над кроткой телочкой, над летним лугом, и полетел выбивать кабель и трубы. Я летел кролем в прохладном голубом небе и ощущал такое блаженство, какого не знал никогда. «Кроме того – думал я, разводя руками в упругой толще неба, – отсюда удобнее наблюдать за теми, кто ворует мрамор на памятники...» Но этой важной мысли я не додумал, потому что внизу кто-то хрипло и длинно выругался, и Гришка Шуст позвал меня с земли громким шепотом: – Саша!.. Саш... – А? – я вздрогнул, очнулся и сел. Маргарита смотрела на меня исследовательски-задумчивым взглядом. – Саша, – повторила она шепотом, – а почему у тебя сердце так громко стучит? Просто ужас! – Вот дура ты, Марго... – пробормотал я, заваливаясь на подушку. – Ведь я живой... Оно и стучит... Потом, сквозь тяжелый душный сон, над ухабами измотанного бессонной ночью сознания, появилась баба и парила над нами, и укрывала нас с Маргаритой красным клетчатым пледом. * * * Вечером пришел с работы дед и, не раздеваясь, не снимая туфель, крикнул из прихожей: – Сынка, ну что – был в метро? – Был. – Ну, ну? – он так и стоял в плаще – маленький, с седыми щеками, в смешной, великоватой для него шляпе. – Отказали. Я им не подхожу. – Почему?! – возмутился он. |