Онлайн книга «Наш китайский бизнес»
|
Между тем время подбиралось к двум, и скоро надо было ехать. Зяма уже с полчаса непрерывно об этом помнила. В ожидании Мелочи они с Кондратом завалились на диван читать «Информационный листок», эту домашнюю стенгазету, которую Зяма всегда читала вслух и с выражением. Для двенадцати русских семей его переводила с иврита Хана Коэн, это было ее добровольное участие в деле обихаживания новичков, многие из них еще не читали на иврите. Здесь это называлось «мицва» — понятие более объемное, чем просто «благое дело» или «долг». На русский это короткое слово следовало бы перевести так: «благой поступок, совершаемый по добровольному, но неотменяемому долгу души». Русский язык Хана Коэн успела за двадцать лет не то чтобы забыть, но подогнать его под законы грамматики иврита; переводила она, в точности копируя обороты ивритской речи, и в этом смысле «Информационный листок» очень напоминал Зяме перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия, с той только разницей, что содержание «Листка» ей нравилось больше, чем сочинения блистательного ренегата. — Так, — объявила она псу, — сначала, как в приличной передовой: попугать и пригрозить. «Решения комиссии „За безопасность поселения“: а) По закону, все здоровые мужчины от 18 до 60 лет должны нести охрану Неве-Эфраима. б) Дежурства должны быть распределены между всеми по справедливости…» — Ты слышишь? — спросила она пса. — Опять справедливость. Вот евреи! «в) Все, кто не вышел на стражу или не разбудил следующего за ним, получит двойное дежурство, и его имя будет опубликовано». «Проверка оружия (исправность и чистота), в четверг, в 13. Для желающих почистить! У склада оружия (возле ясельков) будет с пятницы поставлена бочка с маслом для чистки». «В понедельник в 10 состоится демонстрация протеста жителей Голан перед кнессетом. Просьба ко всем — присоединимся к братьям. На сей раз никто не может сказать: „Со мной это не случится“. Ибо настанет день, и преступное правительство левых погонит свой народ из его домов». «Пожертвования: перед „ужасными днями“ (так Хана Коэн буквально переводила с иврита понятие „Дни Трепета“) деньги будут разделены поровну: 1) нуждающимся в Неве-Эфраиме, 2) семье из Офры, отец которой погиб в цвете лет (отдал жизнь за страну) и оставил вдову с 9 детьми, плюс усыновленных им трое детей. Чтобы не быть неблагодарными, мы обязаны помочь им. Рав Яаков Ройтман». «Семья Гортман приглашает в пятницу вечером всех на рюмку в честь рождения дочери Авиталь». «Парикмахерская открыта по утрам в понедельник и среду. Очередь заказывать у Руги Музель, а краску приносить с собой». «Благословенны приехавшие жить в Неве-Эфраим, семья Воробьевых и двух их детей! Они пережили Чернобыль, и рав Яаков Ройтман лично обращается к каждой семье — помочь, чем возможно, этим людям». «Частные уроки по математике, все классы, удобные цены. Юдит Гросс». «Добро пожаловать, Нурит Шамра, девушка из „национальной службы“, она вселилась вчера в „караван“ 57. Все, кто имеет лишнюю мебель, картину и т. д., — приносите ей!» — Ага, Кондрат, у нас появилась соседка. Надо зайти и подарить ей наш складной столик… «Базар: в среду распродажа головных уборов у Сары Элиав. Стоит-таки взглянуть, есть чудные шляпки, и недорого». «Просим жителей поселения реагировать насчет собак. Сообщите — за или против». — Ну вот, — сказала Зяма псу. — Хорошо бы нас выгнали из-за тебя, Кондратий… Мы перестали бы митинговать у кнессета, ездить через арабов и жить в картонной коробочке. Правда, ты бы потерял возможность носиться как угорелый и удобрять участок Наоми Шиндлер… Гулял бы на ниточке. И в этом есть немало привлекательного. Так ведь не выгонят. Побузят и отстанут… Все? Нет, вот, на обороте: «Малка Рот, Номи Франк, Руги и Шейна Крейгель, и все другие, что добровольно и бескорыстно помогали новеньким в последние два года, — будьте благословенны, а плату получите от Всевышнего!» — Интересно, что имеется в виду — загробная жизнь? — спросила Зяма. — В таком случае, надо полагать, за платой они не поторопятся… Предпочтут надолго отсроченный чек… Нет, скучный сегодня «Листок» и до противного грамотный. Похоже, Хана выучила русский язык… Пес уже бился в закрытую дверь — рвался наружу. Издалека чуял приближение Мелочи. — Беги, встречай! Он скатился по лесенке и помчался вверх, в гору, чтобы скорее облизать потную и липкую от мороженого, купленного по пути у Арье, физиономию Мелочи… 9 …Витя бродил по гигантскому складу контейнеров, искал свой багаж. Там лежала скрипка и необходимые ему инструменты для настройки фортепиано. Багаж — черт с ним, без мебели и подушек можно прожить, но инструменты — это живой заработок. Скрипка же дорога как память о мудаковатой юности. На огромном металлическом контейнере, куда мог свободно въехать грузовик, белой масляной краской было написано: «Марио Освальдо Зеликович». Печать взломана, дверь приоткрыта. И в глубокой темноте, между непристойно задранными ножками стульев, углом буфета и мягкими тюками, Витя заметил господина Штыкерголда, стоявшего как-то неестественно прямо и неподвижно. Сердце у Вити ухнуло, упало и застряло в больном его сфинктере. Он понял, что мар Штыкерголд, вероятно, мертв и стоит здесь в ожидании торжественного захоронения. Ведь суббота. А в субботу у этих здесь попробуй похорони человека. Витя подумал — хорошо-то хорошо, что старый паскудник отчалил, да ведь новый на смену явится, тоже кровушку станет пить. И тут он заметил, что мар Штыкерголд абсолютно жив и готов не к похоронам, а, скорее, к банкету. Во всяком случае, из кармашка его пиджака (пиджак в этом климате!) торчит уголок красного платочка. — Виктор, — сухо, как всегда, произнес мар Штыкерголд, — почьему ты не на работе? Он говорил по-русски. Отчитывая Витю, этот гад всегда переходил на свой паршивый русско-польский, который вывез из Варшавы пятьдесят два года назад. — Так что?! — огрызнулся Витя. — Полосы на четырнадцатое со вчера у вас на столе. — Ви завьязли у политике, — сказал Штыкерголд, стоя между задранными ножками стула по-прежнему неестественно прямо — руки вдоль пиджака. — Ви облитэратурили «Полдень». Утьежелили. А публика хочет легкого, весьелого… Мимо них, бодро толкая перед собой багажную тележку с контрабасом и, по обыкновению, омерзительно виляя задом, проехал этот пылкий идиот, контрабасист Хитлер. На ходу он подмигнул Вите и подобострастно крикнул: — Надеюсь, коллега, вы не опоздаете на репетицию? Витя отвернулся, затосковал. В который раз он подумал, что ненависть — это экзистенциальное чувство. |