Онлайн книга «Наш китайский бизнес»
|
И Танька метнулась испуганно, как кошка, и исчезла. Хлопнула дверью, повернула ключ. С ней никогда никто так не обращался. Впервые в своей жизни она оскорбилась по-настоящему. — Завтра извинюсь, — пробормотал Рабинович, — скажу, пьяный был… Ой, Доктор, как холодно, холодно и страшно… Это мне все в наказание… Нельзя было затевать свистопляску с партией во Дни Трепета… Потому что — сказано… — Он попытался вспомнить, что именно и где сказано, но не вспомнил и махнул рукой… — Ты только не уходи, не бросай меня, Доктор… Четвертый час… Посидим до рассвета, а? Он принес из прихожей два ватных узбекских халата, для себя и для Доктора. — Вот, — сказал он, — ставил в Душанбе «Чайку»… В Душанбе — рай, старик, знаешь… все плов едят, чай пьют, водку из глиняных чайников… Вот скажи — кому и зачем в Душанбе нужна «Чайка», а? — Чехов, — ответил Доктор вразумительно. — Антон Павлович… Львы, орлы и куропатки… тоже великая фраза… Слушай, у нас выпить ничего не осталось? Мы здесь дубаря дадим в такой холод. Верь мне, я доктор… Рабинович поплелся шарить на кухне и принес почти целую бутылку водки «Кеглевич» и непочатую бутыль шотландского виски. — О! Что положительного в миллионере было, так это, что выпивки много привез. Ты ж понимаешь, мой бюджет от всего этого безобразия треснул бы по швам. — Принес, принес, наш милый Дед Мороз! Они разлили водку и, поправляя друг друга грозящим пальцем, дружно исполнили безобидный стишок из студенческой молодости. Сначала хором, потом разделились на голоса: — Здравствуй, дедушка Мороз — борода из ваты! Ты подарки нам принес, пидорас проклятый? — Я подарки не принес, — пробубнил Рабинович виноватым басом, — денег не хватило. На что Доктор резонным тенорком заметил: — Что же ты сюда приполз, ватное мудило? Чокнулись и выпили. Потом они выпили еще и еще… Похолодало. Едкий дым от пожара улегся, сполз в овраг. Со стороны Иерихона подул ветер, и небо минут за пятнадцать очистилось, поднялось, вздыбилось, вывернуло весь запас искристых звезд, развесило над центром мира Большую Медведицу со всеми причиндалами. И только на окраине, ведомая ровным ветром, под пастушьим присмотром огромной тяжелой луны тянулась к Иерусалиму рваная, бледно-серая цепочка туч. На черном небе — звонких и холодных, как хрустальный архипелаг. Этой горной высокопарной долине, этой вечной драме и вечной небесной игре внимали, словно впервые, мрачные холмы Иудейской пустыни — безрадостный приют Адама, изгнанного Всеблагим сюда из райских кущ. — Доктор… — тихо проговорил Рабинович, — а ведь мы с тобой сидим — где? — Где? — строго глядя на него, спросил Доктор. — В центре Мира… Просто: в центре Мира. — А я жил уже на проспекте Мира. — Доктор, ты пьян. Не воспринимаешь… — Рабинович, можно я пойду спать? — Нет, нет, прошу тебя! Мне страшно! Я… у меня огромное количество грехов, Доктор. — А ты иди баиньки… утром встанешь, и все пройдет… — Нельзя, Доктор! Сегодня последняя Ночь Трепета… — Да? А я думал, что сегодня — ночь бардака и кошмара. — Я за все плачу… за все в жизни я плачу… Послушай: если б я был другим человеком… — Не Рабиновичем? — Да нет, слушай… если б я был отчаянным рисковым мужиком… Настоящим авантюрным мужиком… я знал бы, — чем заняться… — Брось, старик, брось! Ты… поставил «Чайку» в Душанбе! Львы, орлы и куропатки… Это нужно людям… — Есть неплохой бизнес, но он… — Что — он? — Он плохо пахнет… — В каком смысле? — Буквальном… Доктор плотнее запахнулся в ватный узбекский халат, перекинул ногу на ногу. — Междунар-родный ассенизационный проект? Под эгидой Ангел-Раи?.. — Да нет, нет… — И Папа Римский… подбросит… и благословит… — Да ты просто поехал… С тобой неинтересно уже… Ладно, забудем! — Ну? Ну?! — Да ну его к черту, Доктор! Завтра Иом Кипур. — Да говори же ты, ватное мудило! — Есть возможность… приторговывать… трупами. Доктор отшатнулся. — Чем?!! — Да пустяк — жмуриками… для страховых нужд… — Сашка заторопился объяснить: — Этого ж добра в России навалом… бесхозные бичи, там, бомжи… — Да на хера они нам?! — испуганно спросил Доктор, совершенно голубой в холодном лунном свете. — Вот и я говорю, — забормотал Рабинович. — Это — нет, это не для нас. А завтра вообще — Иом Кипур… Эх, древность, славная древность — где мой козел отпущения? Возложу грехи свои… — Смотри, Рабинович! Как бы я тебя в психушку не упек… И дальше их разговор стал и вовсе расплываться, таять, зависать рваными клочьями фраз и восклицаний. Они еще выпили… Ветер со стороны Иерихо совершенно расчистил небо, протер и отполировал звезды, начистил наждаком медные бока луны и, видать, подлил в этот небесный фонарь керосина — во всяком случае она уже светила приветливей и похожа была на тот главный генерал-фонарь, из которого четками высыпались на шоссе фонари-топазы. И только сильное опьянение спасло обоих мужчин от неминуемого безумия. Ибо человеческое сознание хрупко, а то, что произошло… — Шшш! Идет кто-то! — Да кто здесь ночью ходить-то будет? — буркнул Доктор. — Тихо! — Сашка прислушался. Тут и Доктору стало слышно, что из оврага поднимается кто-то вверх, к террасе, шумно дыша и отфыркиваясь. — Арабы! — выдохнул Сашка. Подняться у него не получилось. Доктор взялся нетвердой рукой за горлышко пустой бутылки из-под «Кеглевича». Нехарактерное для террориста пьяное отфыркивание все карабкалось и карабкалось вверх, и вот над бортиком террасы… Да, только сильно прогретое алкогольными парами сознание могло вынести эту поистине жуткую картину: над низким бортиком террасы встал козел. Лунный диск, я извиняюсь, качался на его рогах. Борода его двигалась, как у лектора, подбирающего нужное выражение по сложной теме. И, как лектор, он тянул задумчиво: «Э… э-э… э-э…» Бутылка выпала из руки Доктора и покатилась по полу. — Это кто? — пролепетал он. — Серный… козел? — Это — Азазеелл! — провыл Рабинович. (Уже потом, задним, что называется, умом, Сашка вычислил, что давешний пастушок-бедуин, вероятно, и искал этого паршивого козла.) Но ужас ночной так крепко обнял и сжал все его бедные члены, что минуты две Рабинович с Доктором только немо наблюдали, как козел объедает выращенные женой Роксаной цветы в псевдоамфорах. |