Онлайн книга «Цыганка»
|
— Тихо, ну тихо, папа!.. Бабуль, молчи! Часа через полтора хозяин тяжело поднялся из-за стола, налил на посошок водки себе и Мише, заставил выпить и сказал: — Сыт-пьян? Ну, чтоб не говорил, что бросили замерзать в лесу… Пошли, отведу тебя на боковую… Утром Людмила придет, выдаст денег… — Вы хоть подушку возьмите… – сердобольно добавила «Ванька-встанька» и качнула верхним шаром в сторону дивана. – И плед… — Ничего, спасибо, я курткой накроюсь, – сказал Миша. – Не беспокойтесь. Но она все же запихнула ему подмышку плед и сунула в руки думку… — И палочка вот тут ваша. – Идиотский посох сопровождал его сегодня повсюду. Вдруг кто-то спросил из-под локтя: — А это вы играли Д’Артаньяна? Он обернулся. На него яркими янтарными глазами смотрела рыженькая, конопатая, лет четырнадцати… Нет, не в этом дело… Нежная солнечная крупка осыпала всю ее кожу; волосы того же оттенка, но плотнее тоном, падали на лоб, и глаза — все та же гамма светлого меда, янтаря, теплой канифоли… К тому же, хрупкая фигурка, озаренная золотистыми оттенками ее природных тонов, была еще и одета в рыжие брючки и желтый свитер. Ну надо же, подумал Миша, какое светлое дитя соорудили трое этих бегемотов… Не приемная ли? — Да-да, – сказал он, топчась в коридоре, держа в нетрезвых объятьях плед и думку, – И Д’Артаньяна, и Маугли… и Бумбараша… Девочка глядела на него влюбленно и зачарованно. — Ну пошли, – буркнул папаша, выходя на лестницу. Миша оглянулся, помахал ей — мол, извини, видишь, утаскивают меня, – еще раз отметив это сияние золотой парчи, которое от нее исходило… И вышел. Снова они шли гуськом, но в обратном направлении и медленнее. Директор шагал основательно, грузно, подсвечивая себе фонариком и то и дело шумно и сокрушенно отрыгивая. Миша на воздухе словно бы очнулся, огляделся… ему все нравилось: хрустящий под ботинками снег, резкий щипастый воздух, рвущий ноздри, деревья в снежных окладах… А сейчас заснуть, закинуть за спину весь этот странный вечер, забыть… Он тоже был слегка пьян… В холодном темном спортзале директор щелкнул выключателем, сказал: — Ну вот… Не околеешь тут? Вообще-то здание отапливается, но зал-то огромный, не хватает. В углу у стены, точно оладьи, горкой были навалены кожаные маты. В центре зала с потолка свисал канат, неподалеку от него пасся кожаный «козел», рядом с ожидающими чего-то брусьями… Миша бодро ответил, что все в порядке, и не там, и не так еще приходилось — и это было правдой. Очень ему хотелось рухнуть, доспать до утра, получить бабки и покинуть гостеприимную спортивную обитель Деда Мороза… — Так… бывай, что ли? Миша протянул руку, забормотал, что в другой раз непременно заранее… — Нет уж, – честно сказал директор лагеря. – В другой раз прослежу, чтоб тебя здесь не было… Он вышел. Миша стянул с горки на пол тяжелый кожаный мат, щелкнул выключателем и в свете подслеповатого, с одного боку подбитого фонаря за окном добрался до своего лежбища, споткнулся об него и повалился спать. Две-три минуты он боролся с идиотской думкой, пытаясь как-то приладить на ней голову, но голова съезжала то с одного ее каменного бока, то с другого, Миша отпихнул ее и накрылся пледом… Засыпая, думал: «Золотая парча… наряд такой на кукле… у бабушки Сони, на комоде… в детстве…» И заснул. — …Доброе утро! – сказал кто-то у него над головой и, видимо, повторил это раз пять, прежде чем он продрал глаза. Безжалостное солнце било в физиономию. Через секунду он понял, что никакое не солнце, а фонарик, и никакое не утро, а все та же сизая зимняя тьма за окнами спортзала. Молниеносно пронесся дикий табун мыслей в голове: грабить пришли, наказать, издеваться, мучить, убить!!! Одновременно с мыслями и вполне бессознательно его тренированное тело взвилось с мата и прыгнуло к стене: два года циркового училища в отрочестве и сейчас не подвели, несмотря на выпитое. — Что! – крикнул он — Что, кто это?! Перед ним, все еще светя фонариком, стояла какая-то фигурка — в темноте за кругом света ни черта было не разглядеть. — Извините, что потревожила… – проговорила она жалобно. Тут Миша опознал дочку толстого директора и от ужаса чуть не околел: вот этого ему здесь недоставало для полноты счастья — совращения Дедом Морозом малолетней пионерки!.. — Ты что?! – крикнул он. – Рехнулась?! Какого лешего приперлась среди ночи?! — Я… просто… я хотела спросить кое-что… Можно я с вами немного посижу? Голос ее набряк близкими слезами. Вот задрыга! Стянуть фонарик, идти ночью сюда, к незнакомому человеку?! Он давно подозревал, что дочери — это наказанье божье… Миша подбежал к выключателю, щелкнул. Продолжая сжимать в руке ненужный фонарик, она щурилась от света. С ворохом рыжих своих волос, с мерцающим излучением кожи она сама была словно порождением этого света… — Чего тебе от меня надо? – спросил Миша злобно. — У вас же все равно скоро электричка… – сказала она, садясь на мат. Сгорбилась. — Ну-ка проваливай отсюда, – проговорил Миша. – Мне тут папаши твоего не хватает для полного удовольствия. «Ничего себе вечерок да ночка», – подумал он. Сердце до сих пор колотилось, во рту было сухо. — Он спит, – сказала доверчиво девочка. – Он же выпил… Они, когда выпьют, спят как медведи… — Слушай, где тут кран? – спросил он, наждачным языком облизывая губы. — Вы хотите пить? – встрепенулась она. – Я принесу! И действительно, минут через пять принесла воду в железной эмалированной кружке. — Это моя, – сказала она, – в изостудии. Я в ней краски развожу… И стояла рядом, благоговейно смотрела, как он жадно пьет. — Ты рисуешь? – спросил Миша, отдавая ей кружку. — Рисую, да… Но я хочу актрисой быть. Я хочу, знаете, играть… Констанцию Буонасье! Ах, вот оно что… Ну да, как он сразу не догадался… — Ты… тебя как зовут-то? — Таня! — Знаешь, Таня… Ты подумай хорошенько, советую… ведь этот наш труд — такая морока… столько обид, тоски, интриг… зависти… — И у вас — зависть? – спросила она. – Я не верю. Вы такой… такой летучий, прыгучий! — Вот-вот, – усмехнулся Миша, – летучесть-прыгучесть в цирке главное достоинство… В театре необходимы еще кое-какие качества… |