Онлайн книга «Сильна как смерть»
— Мы едем на открытие парламентской сессии. Только жена остается дома. Не хотите ли сопровождать нас? Вы мне доставите большое удовольствие. Оливье сухо ответил: — Нет, благодарю. Ваша палата меня не соблазняет. Тогда Аннета подошла к нему и с игривым видом сказала: — О, едемте, дорогой мэтр! Я уверена, что с вами нам будет гораздо веселее, чем с депутатами. — Нет. Вам и без меня будет весело. Догадываясь, что он недоволен и огорчен, она настаивала, желая выразить ему свою симпатию: — Едемте, господин художник! Право, я не могу обойтись без вас. У него вырвалось несколько слов, и так внезапно, что он не успел ни удержать их, ни смягчить их резкость: — Ну! Вы обойдетесь без меня так же, как и все другие. Немного удивленная его тоном, она воскликнула: — Ну вот! Он опять перестал говорить мне «ты». На губах его мелькнула та кривая улыбка, которая выдает всю душевную муку, и он сказал, слегка поклонившись: — Ведь рано или поздно придется мне приучиться к этому. — Почему же? — Потому что вы выйдете замуж, и ваш супруг, кто бы он ни был, будет вправе признать такое обращение на «ты» с моей стороны неуместным. Графиня поспешила сказать: — Пока не будем об этом говорить! Но я надеюсь, что Аннета не выйдет за человека настолько мелочного, чтобы он стал обижаться на такую фамильярность старого друга. Граф звал: — Едем, едем, собирайтесь! Иначе опоздаем! Те, кто должен был ехать с ним, встали и вышли после обычных рукопожатий и поцелуев, которыми герцогиня, графиня и Аннета обменивались при каждой встрече и каждом расставании. Дверь затворилась, графиня и художник остались одни. — Сядьте, друг мой, — сказала она ласково. Но он ответил почти грубо: — Нет, благодарю, я тоже ухожу. Она прошептала с мольбой: — О, почему? — Потому что теперь, кажется, не мое время. Прошу извинить, что я пришел без предупреждения — Что с вами, Оливье? — Ничего. Я только жалею, что расстроил затеянную увеселительную прогулку. Она схватила его за руку. — Что вы хотите сказать? Им пора было ехать, они отправились на открытие парламента. А я остаюсь дома. Напротив, вам что-то как нельзя лучше подсказало прийти сегодня, когда я одна. Он усмехнулся. — Подсказало! Да, именно что-то подсказало! Она взяла его за руки и, глядя ему прямо в глаза, тихонько шепнула: — Признайтесь, что вы ее любите! Не в силах больше сдерживать своего раздражения, он вырвал руки. — Да вы помешались на этой мысли! Она опять схватила его за руки и, вцепившись пальцами в рукава, стала молить его: — Оливье! Признайтесь! Признайтесь! Я хочу знать наверняка, я уверена в этом, но я хочу знать! Я предпочитаю знать! О, вы не понимаете, чем стала моя жизнь! Он пожал плечами. — Что же, по-вашему, мне делать? Чем я виноват, что вы теряете голову? Она не выпускала его и тащила в другую гостиную, подальше, где их не могли услышать. Вцепившись в полы его пиджака, она тянула его изо всех сил, тяжело дыша. Доведя его до круглого диванчика, она заставила его сесть и села рядом с ним. — Оливье, друг мой, единственный друг мой, прошу вас, скажите мне, что вы ее любите! Я это знаю, чувствую в каждом вашем поступке, не могу в этом сомневаться, умираю от этого, но хочу узнать это из ваших уст! Он не поддавался, и она упала на колени перед ним. Голос ее стал хриплым. — О, друг мой, друг мой, единственный друг, правда ли, что вы ее любите? Он закричал, пытаясь поднять ее: — Да нет же, нет! Клянусь вам, что нет! Она рукой зажала ему рот и пролепетала: — О, не лгите! Я слишком тяжко страдаю. И, уронив голову ему на колени, разрыдалась. Теперь он видел только ее затылок, густую массу светлых волос, среди которых мелькало много седых, и безмерная жалость, безмерная скорбь вошла в его душу. Захватив рукой эти тяжелые волосы, он с силой приподнял, притянул к себе ее лицо с обезумевшими глазами, из которых ручьем текли слезы. И стал осыпать поцелуями ее залитые слезами глаза, повторяя: — Ани! Ани! Моя дорогая, моя дорогая Ани! Пытаясь улыбнуться, она заговорила всхлипывающим голосом ребенка, который задыхается от горя: — О, друг мой, скажите мне только, что вы еще немного любите меня! Он снова принялся целовать ее. — Да, я люблю вас, моя дорогая Ани! Она встала, села рядом с ним, взяла его руки в свои, посмотрела на него и нежно сказала: — Ведь уже так давно мы любим друг друга. Разве может быть такой конец? Прижимая ее к себе, он спросил: — А почему должен быть конец? — Потому, что я стара, и потому, что Аннета слишком похожа на ту, какою я была, когда вы со мною познакомились! Теперь уже он зажал рукою эти скорбные уста. — Опять! Пожалуйста, не говорите больше об этом! Клянусь вам, вы ошибаетесь! Она повторила: — Только бы вы любили меня хоть немного! Он снова сказал: — Да, я люблю вас! И они долго сидели в молчании, держа друг друга за руки, глубоко взволнованные и глубоко опечаленные. Наконец она нарушила молчание, прошептав: — О, невеселы будут дни, которые мне еще остается прожить! — Я постараюсь скрасить их. В гостиной сгущалась сумеречная тень, и серая дымка осеннего вечера постепенно окутывала их. Пробили часы. — Мы уже давно сидим здесь, — сказала она. — Вам пора уходить: что, если придет кто-нибудь, а у нас с вами расстроенный вид! Он встал, обнял ее, поцеловал, как бывало, в полураскрытые губы, и они прошли по обеим гостиным под. руку, как муж и жена. — Прощайте, дорогой мой. — Прощайте, дорогая. И портьера опустилась за ним. Он сошел с лестницы, повернул к церкви Мадлены и зашагал, не сознавая, что делает, точно оглушенный ударом, чувствуя, что ноги у него подкашиваются, а сердце пылает и трепещет, словно в груди у него развевается горящий лоскут. В течение двух часов или трех, а может быть, и четырех, он шел куда глаза глядят, в такой душевной подавленности и физическом изнеможении, что сил у него хватало только на то, чтобы переставлять ноги. Затем он вернулся домой и погрузился в раздумье. |