Книга Холостяк, страница 47 – Карли Филлипс

Она попыталась пройти мимо Романа в его комнату, но он преградил ей путь.

— Мама, туда нельзя.

— Кто там? Шарлотта? — Казалось, подобная перспектива Райну взволновала и обрадовала.

— Нет, не Шарлотта. Мама, прошу тебя, тут и без того черт знает что творится, я не хочу, чтобы ты встревала в это дело и тем более расстраивалась.

Райна покачала головой и попыталась заглянуть в комнату через плечо Романа.

У нее за спиной доктор Фаллон закатил глаза, словно говоря: «Если она что-то задумала, ее не остановишь». Роман и сам прекрасно это понимал.

— Ну хорошо, смотри сама, — прошептал Роман и приложил палец к губам, знаком прося мать вести себя тихо. Он не считал своим долгом защищать Элис от ее же собственной глупости, но предпочел бы, чтобы Райна быстро заглянула и исчезла, а не унижала женщину, вмешиваясь в эту историю.

Он вошел в спальню, мать вошла следом. Они вошли в ту самую минуту, когда Элис пыталась дрожащими руками открыть окно. Но, как понял Роман, окно было крепко заперто и Элис не угрожала перспектива открыть его и вывалиться со второго этажа.

— Роман, я думаю, мы предоставим Эрику позаботиться о девушке, она явно расстроена, — прошептала Райна и, взяв Романа за руку, потянула его прочь из комнаты.

Роман спохватился, что предстал перед матерью в нижнем белье. Он поспешно схватил джинсы, которые так и валялись на полу в ванной. К счастью, он умел справляться со смущением лучше, чем Элис.

— Ты права, мама, пойдем вниз.

Роман выпроводил мать из комнаты, быстро сбегал в ванную за джинсами и спустился в кухню в тот момент, когда Райна наливала себе антацид.

— Приготовишь мне чай? — попросила она. — Лично меня вся эта суматоха утомила.

Роман посмотрел на мать с тревогой.

— Ты уверена, что у тебя всего лишь изжога? Может, это связано с сердцем? Я могу попросить Эрика…

— Не надо, со мной все хорошо. Просто легкое несварение. — Она похлопала себя по груди. — Эрик сейчас нужен той девушке больше, чем мне.

— Только если что не так, пожалуйста, не забывай о своем здоровье, ладно?

Роман проверил, есть ли в чайнике вода, и зажег под ним горелку.

— Думаю, Элис надо дать успокоительного и провести с ней беседу. О чем она только думала? — Райна покачала головой и села за стол.

— Кстати, а о чем думала ты, оставляя дом незапертым?

— Позволь тебе напомнить, я живу в Йоркшир-Фоллз всю жизнь и у меня никогда не было причин запирать дверь.

— Пять краж за одну неделю — это для тебя недостаточно веская причина?

— Я согласен, об этом мы еще поговорим позже, — сказал Эрик, входя в кухню. Он понизил голос: — Элис ждет в холле, полностью одетая. Я отвезу ее домой. Я ей пообещал, что об этой истории никто ни словом не обмолвится.

При этих словах Эрик смотрел не на Романа, который сам был заинтересован сохранить инцидент в тайне, а на Райну. Роман догадывался, что мать бы с удовольствием повисла на телефоне и рассказала об этой богатой событиями ночи всем своим подругам.

Во взгляде Райны промелькнула обида.

— Что же я, не понимаю, когда нужно помалкивать?

Роман накрыл руку матери своей.

— Мама, я уверен, Эрик не хотел тебя оскорбить. Он просто проявил осторожность.

— Вот именно. Спасибо, Роман. Райна, я тебе позвоню. — Голос Эрика смягчился. — Жаль, что наш вечер оборвался так внезапно.

— Спасибо, что вывел меня из дома, — сказала Райна. — Ты же знаешь, мальчики меньше волнуются за мое здоровье, когда я с тобой. — Она посмотрела на него чуть настороженно. — А сейчас я просто попью чаю с сыном. Мы с тобой всегда можем встретиться в другое время.

— Мне подходит завтрашний вечер.

Райна вздохнула:

— Давай завтра никуда не пойдем, останемся дома, ладно?

Эрик шагнул было вперед, но она остановила его взмахом руки.

— Чашка чаю — это все, что мне сейчас нужно. Норман кладет слишком много масла, оно лежит у меня в желудке камнем. Хорошо бы, кто-нибудь забрался к нему в ресторан и выкрал весь жир из его кладовки.

Эрик засмеялся и повернулся к Роману:

— Даже не знаю, говорить ли, чтобы ты присматривал за матерью, или тебе надо присматривать за самим собой.

Он усмехнулся и вышел из кухни раньше, чем Райна успела ответить. На этот раз ей не удалось оставить за собой последнее слово.

Чайник зашумел, Роман встал и подошел к плите.

— Знаешь, мне кажется, доктор Фаллон тебе подходит.

— Ты не сердишься? — мягко и немного взволнованно спросила Райна.

Он оглянулся и посмотрел на нее с удивлением, потом занялся чаем: положил в чашку пакетик, добавил чайную ложку сахара и налил кипяток.

— На что я могу сердиться? Тебе с ним хорошо, это заметно. Ты с ним встречаешься, вы куда-то ходите вместе, ты улыбаешься больше, чем за предыдущие несколько лег, и, несмотря на проблемы со здоровьем…

— Может быть, это потому, что ты приехал домой.

— А может быть, потому, что этот мужчина считает тебя особенной и тебе приятно его внимание.

Роман поставил перед матерью чашку.

— Роман, у тебя разыгралось воображение. Эрик — одинокий вдовец, и я просто составляю ему компанию. Вот и все.

— Ты была одинокой вдовой последние лет двадцать, давно пора тебе снова начать жить.

Райна опустила глаза и стала смотреть в чашку.

— Роман, я никогда не переставала жить.

— Переставала. — Роман не хотел заводить этот серьезный разговор, но не мог отрицать, что время пришло. — В некоторых от ношениях твоя жизнь остановилась, и в конце концов это повлияло на то, как живем мы. Роман, Рик и Чейз — три брата-холостяка.

— Ты хочешь сказать, это я виновата в том, что вы до сих пор не женаты?

По голосу матери Роман понял, что она сердится и обижена. Он задумался, сложив пальцы. Ему хотелось сказать, что ничьей вины или ошибки тут нет, но он не мог соврать.

— Вы с папой показали нам пример прекрасной семейной жизни.

— Разве это плохо? Настолько плохо, что вы трое решили никогда не вступать в брак?

Роман замотал головой:

— Это не плохо. Но когда папа умер, ты была совершенно уничтожена. Твоя жизнь почти остановилась. Ты жила… ты жила в сплошной боли…

— Но в конце концов боль притупилась, — напомнила Райна. — И я бы ни на что не променяла ни одну минуту жизни с вашим отцом. Даже если бы это означало, что мне бы не пришлось скорбеть и страдать. Тот, кто не чувствовал боли, тот и не жил по-настоящему, — закончила она тихо.