Книга Необязательные отношения, страница 24 – Ирина Кисельгоф

— Ясно, — сообразил понятливый ребенок. — Как ящерица под дождем.

Никита заснул, Лавровой не спалось. Она пошла искать Минотавра. В спальне его не было, не было и в кабинете. Она спустилась на первый этаж. Из кухни лился свет. У стола спиной к двери сидел Минотавр. Перед ним стояли ополовиненная бутылка виски и стакан.

— Зачем ты ему это сказал?

— Чтобы он понял, что такое смерть, — после паузы произнес он.

— Маленький мальчик?!

Минотавр не ответил.

— Что с его матерью? Где она?

— Умерла. — Минотавр смотрел мимо Лавровой.

— Потому он так расстроился?

— Нет. Она умерла давно. Он ее не помнит. Он о ней даже не думает. О ней давно все забыли, будто ее и не было.

Не сын, а сам Минотавр казался покинутым и никому не нужным. У Лавровой что-то порвалось внутри, и в груди стало тепло. Она подошла и обняла его. Он поднял на нее глаза.

— Она умерла, а ты жива, — сказал он так буднично, что Лаврова не сразу его поняла.

* * *

Лавровой позвонила ее подруга. Они не виделись более месяца.

— От меня ушел муж. К другой, — спокойно сказала она.

— С ума сошел? — Лаврова от неожиданности потеряла дар нормально выражаться.

— Не знаю, — ответила подруга.

Лаврова мало знала ее мужа. На старых семейных фотографиях он выглядел мужественным и подтянутым гвардейским офицером. От его улыбки хотелось улыбаться всему миру. Он женился на самой красивой девушке, похожей на Мирей Матье. Ее фотография была у каждого солдата срочной службы. Она могла выйти замуж за любого, а выбрала его. У них был единственный, любимый десятилетний сын. Счастливая семья. Время сыграло злую шутку, и она рассыпалась как карточный домик.

— Кто она? — Лаврова представила длинноногую, юную девушку с невинными ореховыми глазами.

— Не знаю. Не хочу ничего знать. Никаких подробностей.

У Лавровой не укладывалось в голове, что красавицу подругу оставил муж ради женщины, которую никто не знал. Что в ней могло быть такого?

Подруга Лавровой замолчала. Ее молчание было красноречивей всяких слов.

— Хочешь, я к тебе приду?

— Не надо, — ее подруга плакала — Мне нужно побыть одной.

Она была очарована и раздавлена своей первой любовью.

* * *

Лавровой нравился дом Минотавра. Он совсем не походил на соседние дома нуворишей, напоминающие замки с нелепыми башнями. Дом был выстроен в колониальном стиле: с белыми стенами, украшенными ажурными балконами и решетками из литого чугуна. На стороне дома, обращенной к горам, находились прохладная, тенистая арочная терраса на первом этаже и галерея на втором. Террасу обвивал пышно разросшийся виноград, к перилам галереи были прикручены ящики, из которых свисали красные, сиреневые, желтые, голубые махровые граммофоны вьющегося табака. Они одуряюще пахли вечером, а ночью их вызывающий аромат возбуждал и манил, отчего начинало тревожно и сладко биться сердце.

За деревьями никто не ухаживал, они росли, как им заблагорассудится, уносясь ввысь или широко распустив свои кроны. Под платанами всегда было темно, на влажной земле, среди мха и папиросно-желтых подсвечников водосбора, толпились белыми горками грибы, неподалеку покачивал головками первоцвет. Одичавшие жасмин и миндаль нависали над дорожками сада, их приходилось раздвигать руками. Трава в саду была выше колена, ее никто не подстригал. Среди овсюга, чертополохов и репейников виднелись календула, мелисса, расползался розовоцветный вьюн. В сорняках, отчаянно стремясь выжить, тянулись к солнцу готические купола люпина и живокости, пышные воланы бархатцев, зонтики турецкой гвоздики и диклитра, носящая в народе название «разбитое сердце». У изгороди росла штамбовая роза, ее заглушали заросли персидской сирени и желтой акации. В саду водились ежи, они выходили на прогулки ночью, цокая коготками по кирпично-красным шишковатым плитам террасы.

Через сад протекал широкий ручей, отвод горной речки, образуя в центре пруд, в нем полоскали седые пряди печальные, усталые ивы. По ночам у пруда собирались оливково-серые жабы, курлыча унылые песни под аккомпанемент невидимых сверчков. При приближении человека жабы прыгали в черную воду, тогда зыбкое отражение луны разлеталось ртутными брызгами.

— В прошлом году я жабу убил, — сказал Никита.

— Зачем?

— Хотел посмотреть, что внутри.

— И что оказалось?

— Кишки, — разочарованно вздохнул мальчик.

Лаврова вспомнила, как в детстве она разрезала бутылочным стеклом узкое коричневое тельце живой гадюки. Лавровой тоже нужно было узнать, что у нее внутри.

— Не расстраивайся. Я похоронил ее с жабьими почестями. С улитками и кузнечиками.

Лаврова ночевала у Минотавра, он задерживался и попросил ее остаться. Лаврова с Никитой сидели на террасе, облокотившись о перила. Парило, как часто бывает перед грозой. Солнце, скрываясь за краями свинцовых туч, просвечивало сквозь них огнем страшных, дымных пожарищ.

Лаврова вспоминала прочитанные ею книги. Она рассказывала о древних империях, которые создавались огнем и мечом и рушились от огня и меча, когда приходило назначенное время. Об исчезнувших, канувших в небытие народах, смешавшихся кровью с завоевателями. О смуглых ассирийцах с длинными, черными, завитыми бородами, золотоволосых, голубоглазых эллинах, загадочных ариях, изнеженных римлянах, воинственных монголах с миндалевидными глазами, кровожадных, краснокожих ацтеках и диких галлах.

Зачарованный мальчик широко распахнутыми глазами смотрел в дали дальние.

— И сказал великий мудрец, что государство есть нечто дикое, — по-восточному, нараспев говорила Лаврова, — и укротить этого зверя может только кнут справедливости. Иначе вырвется на волю всепожирающий демон всевластия, и восстанут инакомыслящие. И пойдет тогда человек против человека, и прольется кровь невиданная, и исчезнет народ в дыму пожарищ и омуте времени.

— Ты же говорила, что думать не как все хорошо, — вдруг перебил ее Никита.

Лаврова запнулась. Никита ждал ответа.

— Вообще-то быть инакомыслящим, плохим или хорошим, неблагодарное и трудное дело. Любой мятеж — это сжигание целых миров в святом костре.

Лаврова перефразировала Шевчука. Она никак не могла объяснить маленькому мальчику, что имеет в виду.

— Понял?

— Нет, — искренне признался Никита.

— Ладно. Мысли бывают разные, со знаком плюс и со знаком минус. Если задумал недоброе, жди несчастья, доброе — счастья.

— Так бы сразу и сказала.

— А про кнут справедливости понял?

— Нет.

Лаврова рассмеялась.

— Это значит, законы должны составляться так, чтобы все было по-честному. Полезно для государства и справедливо для всех людей.