Книга Косметика врага, страница 6 – Амели Нотомб

— Ничего удивительного.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мне вы тоже сразу не понравились. Да и вопрос ваш был довольно бестактным.

— Девушка, покрытая патиной, была очень красива.

— Да, на могиле.

— Ну и что? В смерти нет ничего непристойного. Но живая девушка сочла меня чокнутым и даже не удостоила ответом. Зато я увидел ее лицо. И влюбился в нее на всю жизнь. Невозможно объяснить, почему вдруг некоторые лица, то есть самые обыкновенные глаза, рот и нос, вдруг затмевают собой все, что до сих пор было у вас в жизни, и вы уже ничего не замечаете, кроме этого лица, и без устали всматриваетесь в него — в надежде разгадать единственно важную для вас тайну. Не буду описывать ее внешность: даже если я скажу, что у нее были каштановые волосы и голубые глаза (а это было именно так), это мало что даст. Какой смысл подробно расписывать в романах портрет героини, не забывая ни одной детали, словно это что-то добавляет! А если бы у нее были белокурые волосы и карие глаза, что бы это изменило? Описывать красоту такого лица столь же бессмысленно, как и пытаться словами передать звучание сонаты или кантаты. А вот кантата и соната могли бы передать красоту ее лица. Но горе тому, кто встретит на своем пути такую прекрасную тайну и забудет ради нее обо всем на свете.

— Тут я с вами впервые согласен.

— На этом наше взаимопонимание и заканчивается, потому что вам, конечно, не понять, каково это, когда тебя отталкивает женщина твоей мечты. Вам-то повезло: у вас привлекательная внешность. Вам не понять, что это такое: умирать от жажды и не иметь права напиться, хотя вода плещется у вас под носом — чистейшая, спасительная вода. Чтобы добраться до нее, вы преодолели бесконечную пустыню, а вода отвергает вас — вы ей, видите ли, пришлись не по вкусу. Как будто вода имеет право отвергать вас! Какая наглость! Ведь это вам принадлежит право жаждать ее, а не ей вас, верно?

— Это психология насильника.

— Вы попали в самую точку.

— Что?

— В начале нашего знакомства я сказал, что всегда делаю то, что мне хочется. Двадцать лет назад я сделал то, что мне хотелось.

— Прямо на кладбище?

— Вас шокирует место или сам акт?

— И то и другое.

— Это был первый раз в жизни, когда я кого-то пожелал. Не мог же я упустить этот случай. Конечно, я бы предпочел обойтись без насилия.

— Насилие в сослагательном наклонении — что может быть ужаснее!

— Вы правы. Я рад, что изнасиловал ее тогда.

— Я просил вас изменить наклонение, но не смысл.

— Если изменяешь наклонение, то меняется и смысл. И потом, я действительно ни о чем не жалею.

— Вас мучает чувство вины за то, что вы наелись кошачьего корма, а насилие не вызывает у вас никаких угрызений совести?

— Нет. Потому что не в пример кошачьему корму насилие доставило мне наслаждение. На кладбище Монмартра полно склепов наподобие миниатюрных готических храмов — с дверью, нефом, трансептом и абсидой. В них могут свободно уместиться четыре человека средней комплекции. Нас было всего двое, и я, как видите, совсем не толстый, а она и вовсе была тонкой, как стебелек. Я зажал ей рот рукой и силой затащил ее в один из таких мавзолеев.

— И там изнасиловали ее?

— Нет. Я затащил ее туда, чтобы спрятать. Время было уже около семи вечера. Пришлось дожидаться закрытия кладбища. Гуляя по этому кладбищу, я не раз задумывался, что буду делать, если прозеваю час закрытия и останусь здесь на всю ночь. Теперь я знал, что мне делать. Целый час я простоял в склепе со своей жертвой, крепко прижав ее к себе. Она яростно отбивалась, но ей не хватало силенок, чтобы вырваться из моих рук. Мне нравилось, что она боится меня.

— Почему я должен все это слушать?

— Потому что вам от меня все равно никуда не деться, старина. Как и ей в тот вечер. Мы слышали, как кладбищенские сторожа подгоняют задержавшихся посетителей. Вскоре все стихло, слышно было только дыхание мертвецов. Тогда я разжал девушке рот и сказал, что она может кричать сколько угодно: ее все равно никто не услышит. Поскольку это была очень умненькая девушка, она не стала кричать.

— Вот это да! По-вашему, умненькая девушка — это та, что молча позволяет насиловать себя?

— Да нет, она пыталась убежать. И бегала она довольно быстро. Я долго гонялся за ней среди могил. Это меня очень возбудило. В конце концов я прыгнул на нее и повалил наземь. Я чувствовал ее страх и ярость. И это возбуждало меня еще больше. Дело было в октябре. Ночи были уже холодные. Я овладел ею на ковре из сухих листьев. Я был девственником, а она нет. Воздух был свежим, жертва изо всех сил сопротивлялась. Какое наслаждение! Есть что вспомнить!

— И почему я должен все это слушать?

— На рассвете я снова спрятал ее в какой-то склеп. Я дождался, когда сторожа откроют ворота и на аллеях появятся люди. Тогда я сказал девушке, что мы выйдем вместе, и если она закричит, я ее изуродую.

— Какая деликатность!

— Держась за руки, мы направились к выходу. Она шла как мертвая.

— Грязный некрофил!

— Но ведь я ее не убил.

— Вы просто добряк!

— Когда мы вышли за ворота кладбища и оказались на улице Рашель, я спросил, как ее зовут. Она плюнула мне в лицо. Я сказал, что она мне слишком нравится, чтобы называть ее «плевком».

— Да вы еще и романтик!

— Я залез к ней в сумку, но не нашел там никакого документа. Я сказал, что не положено ходить по городу без документов. Она посоветовала мне отвести ее в полицию за это нарушение.

— У нее было чувство юмора.

— Я-то понимал, к чему она клонит.

— Надо же! Какой догадливый!

— Вы все ехидничаете?

— Ну что вы! Как я могу себе такое позволить!

— Я спросил, куда ее проводить. Она ответила: «Никуда». Забавная девушка, правда?

— Действительно, почему бы жертве не подружиться со своим насильником!

— Но должна же она была понять, что я люблю ее!

— Да, конечно, ведь вы были так нежны с ней.

— Улучив момент, она сбежала. И на сей раз я ее не догнал. Она растворилась в городе. И я не смог ее найти.

— Какая жалость! Ваш роман так славно начинался!

— Я сходил с ума от любви и счастья.

— Не вижу поводов для счастья.

— Со мной произошло нечто грандиозное.

— Грандиозное? Вы совершили жалкое насилие.

— Меня не интересует ваше мнение.

— Чего же вы от меня хотите?

— Чтобы вы меня слушали.

— Для этого есть психоаналитики.

— Зачем мне психоаналитики, когда в каждом аэропорту полно бездельников, которые готовы меня слушать?