Онлайн книга «Пороки и их поклонники»
– Да разве можно уберечься от сущности разрушения?! – А что? Нельзя? Лизавета сокрушенно покачала головой. Архиповская тупость ее ужасала. Он долил в стакан пиво. – Так… чем я могу помочь? – Девочку не оставьте, – просвистела Лизавета и приложила ладони с растопыренными пальцами к щекам. – Если что случится, не оставьте девочку! – Да ничего не случится! – с досадой сказал Архипов. – Что вы выдумываете, ей-богу, Лизавета Григорьевна! Сколько мы с вами уже беседуем? Минут сорок? И все про сущность разрушения и инопланетные диски! – А что? – спросила Лизавета и отняла руки от щек. – Да ничего! Чушь все это! – Это не чушь, – медленно начала Лизавета, – это истина. Божественная истина. – Божественная истина в том, что сейчас полдевятого, а у меня еще полно работы. – Владимир Петрович, вы можете не верить ни в образ бога, ни в сущность разрушения, ни… ни во что, – тут она внезапно горько всхлипнула, как будто Архипов оскорбил ее, но постаралась держать себя в руках. – Я, например, нисколько не верю в ваши элементарные частицы, но я же не говорю вам, что их нет! Архипов тоже имел об элементарных частицах самое смутное представление, и ему стало стыдно. Он достал сигареты, но закуривать не стал. – И все-таки, почему вы решили, что вас хотят убить? – Я чувствую колебания материи, – всхлипывала Лизавета. – В последнее время они стали очень ощутимы. Особенно когда я выхожу из дома. – И где колебания материи сильнее всего? Вы чувствуете? Лизавета посмотрела на него. В глазах у нее стояли самые настоящие, чистые и горькие слезы. “Человек и впрямь может убедить себя в чем угодно”, – подумал Архипов. – Возле Чистых прудов, – призналась Лизавета, – знаете, даже когда я просто стою на балконе и смотрю в сторону Чистых прудов, я чувствую, как начинает вибрировать материя. – Это потому, что под площадью работает отбойный молоток, – объяснил Архипов глубокомысленно, – там строят подземный гараж. Я вчера ехал с работы в двенадцатом часу и такие колебания материи чувствовал! Думал, выйду из машины, дам по морде этим… колебателям. И не вышел. Наверное, стоило, да? – Вы все слишком упрощаете, Владимир Петрович. А это, по-вашему, что такое? И она театральным жестом выхватила из складок своего немыслимого одеяния нож. Нож выглядел внушительно, зловеще блестел и был очень похож на хлебный. – Это? – переспросил Архипов. – Это нож, по-моему. – Это не просто нож! – Лизавета повернула его лезвием к себе. Лезвие было длинным. – Это сосредоточение сил зла, идеальное орудие убийства! Посмотрите на эти каббалистические символы! Действительно, на черной ручке были то ли вырезаны, то ли намалеваны какие-то нелепые знаки. – А… что это за символы? – От греха подальше он взял у нее нож и стал рассматривать. Рукоятка была пластмассовой, лезвие широким, сталь не слишком тонкой. Архипов поискал надпись “Мейд ин Чина”, но с первого взгляда не нашел. – Это символы смерти, крови и убийства, – отчеканила Лизавета. Архипов провел пальцем по лезвию: не так, чтобы очень острое, – а потом по рукоятке. Символы оказались даже не нацарапаны, а вырезаны. – Это вы вырезали? – Да что вы, Владимир Петрович! Что за кошмар вы говорите! Конечно, нет. Этот нож – предвестник убийства. – Что значит – предвестник? – Он предвещает смерть, – сказала Лизавета со сладким ужасом. – Он приходит, и следом приводит смерть. – А как он к вам… пришел? – Это тайна, не подвластная людям, – заявила Лизавета гордо. – Никто и никогда не видел, как он появляется. Никто и никогда не слышал звуков, свидетельствующих о его появлении. Порой мистические знаки предшествуют ему, как дождь кровавый или затмение небес. – Он у вас давно? – Два дня. Я проснулась утром и нашла его под своей кроватью. Я сразу поняла, что следом идет смерть. – А мистических знаков что-то не было, – проговорил Архипов задумчиво. – Ни дождя кровавого, ни затмения небес третьего дня не наблюдалось. А? Не наблюдалось, Лизавета Григорьевна? – Знаки могли быть невидимы. – Ну конечно! – спохватился Архипов. – Невидимы! Он еще поизучал нож, а потом осторожно положил его на стол. Рукоятка звякнула, и нож закачался из стороны в сторону. В широкой полоске лезвия отражался свет. – Меня пытались столкнуть с лестницы, – сообщила Лизавета, пристально следя за его лицом. – Вчера. Я возвращалась из магазина уже довольно поздно, почти стемнело. Я поднялась на лифте, на нашем этаже свет почему-то не горел. – Теперь она говорила очень быстро. – Я спустилась до пятого этажа и стала искать ключ, там было светло. Я долго не могла его найти и наклонилась, чтобы поставить сумку, и в этот миг!.. – Она закрыла глаза. Нож все качался из стороны в сторону. – В этот миг меня схватили за ноги и стали тащить к перилам. Вы знаете нашу лестницу, Владимир Петрович! Владимир Петрович лестницу знал. Если чего и боялся Архипов – до судорог в позвоночнике, до холодного пота, до скрученного в спираль дыхания, – так это высоты. Он не мог смотреть вниз со второго этажа. На третьем у него начиналась тошнота, а с десятого он хотел немедленно броситься вниз, сознавая одно – бездна ждет его. Притягательная, холодная и волнующая. Предназначенная для него. Он схватился за пиво, но стакан был пуст. Тогда он быстро закурил, забыв, что Лизавета “не выносит табачный дух”. – И что произошло дальше? – Дальше… – Она медленно опустила веки с нарисованными синими стрелами, как бы не в силах сопротивляться ужасающему видению, представшему перед ее мысленным взором. – Меня тащили, а я… боролась изо всех сил. Мне стало страшно, но я была уверена, что мой час еще не пробил. Не знаю, почему я была в этом уверена, но знала совершенно точно и… – Что? – спросил Архипов. – И мне удалось вырваться и дотянуться до звонка в соседнюю квартиру! У них всегда кто-то есть… – Знаю. Эту коммуналку, последнюю в доме, Архипов ненавидел всей душой и все про нее знал. Про нее все соседи все знали. Трудно было не знать, когда периодически дядя Гриша, коммунальный слесарь, бывший метростроевец, и его жена Сергеевна, бывшая ударница пункта утильсырья, занимались воспитанием внуков Кольки и Лехи, в очередной раз водворенных в семью из детского приемника, а потом начинали праздновать что-нибудь, забывая долупить Кольку с Лехой, и принимались петь. |