Онлайн книга «Пороки и их поклонники»
Гурий Матвеевич выскочил наперерез: – Владимир Петрович, Владимир Петрович! Пришлось Архипову остановиться. – Да, Гурий Матвеевич? – Владимир Петрович, а что это такое говорят у нас в подъезде? – Понятия не имею. Я целый день был на работе и ничего не слышал. – Да вот говорят, что Лизавета Григорьевна-то… – Померла? Это непреложный факт, Гурий Матвеевич. – Да говорят, что, мол, вам квартирку-то оставила покойница наша! Мол, племянницу по боку, а все вам! Это… как? Правда, Владимир Петрович? – Правда, – признался Архипов, – племянницу по боку, а все мне. Может, я ее незаконный сын? – Да как же! Да что же! – забормотал в смятении ума Гурий Матвеевич. – Ваша матушка и батюшка ваш никогда… А Лизавета Григорьевна весьма порядочная особа, и супруг ее… – А вы и супруга помните, Гурий Матвеевич? – поинтересовался Архипов. Сам он никакого Лизаветиного супруга не помнил – тот помер совсем давно. Гурий Матвеевич был старожил – он вырос в этом доме, только в соседнем подъезде, и знал всех родившихся и преставившихся за последние шестьдесят лет. – А как же, а как же! Алексан Василии – порядочнейший, достойнейший человек!.. Как можно, конечно, помню!.. – А это… была его квартира? Ну, которая теперь моя? Его или Лизаветы Григорьевны? – Ну, разумеется, разумеется, его! Он ее заслужил, заработал, и государство, оценив его заслуги, преподнесло, так сказать… В те времена государство и партия неустанно заботились о народе и… – Ясно, – перебил Архипов. Про партию и неустанную заботу он и сам помнил хорошо. – Лизавета Григорьевна… Алексан Василич ее второй супруг. А в те времена это было не принято, знаете ли… В те времена нравственность была неизмеримо выше, чем сейчас, идеалы, совесть, да и потом… – То есть, недостойна была Лизавета Григорьевна такого человека, как Александр Васильевич. – Нет, ну что вы! Так уж прямо… Но моя супруга предрекала скорый конец этого… так сказать… мезальянса, ибо Алексан Василич и в те времена был фигурой, а Лизавета Григорьевна только-только приехала, а вы же знаете, – тут Гурий Матвеевич заговорщицки понизил голос, – вы же знаете, Владимир Петрович, этих приезжих! – И что? – спросил Архипов. Ему стало интересно. – В смысле мезальянса? – Моя супруга оказалась совершенно права! Да-да, права! Только все завершилось гораздо, гораздо трагичнее! Он умер, едва прожив с ней десять лет! Десять или около того… – Вы подозреваете убийство? – спросил Архипов заговорщицким шепотом и огляделся по сторонам, чтоб уж Гурий Матвеевич окончательно вошел в образ. – Лизавета могла его… того? – Никто не знает, – прошептал в ответ Гурий Матвеевич. – Темная, очень темная история! Только вскоре после его кончины Лизавета Григорьевна и взяла к себе сироту, и моя супруга тогда сказала, что она теперь замаливает свои грехи. Но есть грехи, которые никак нельзя замолить, и моя супруга считает, что именно за такой покойница и поплатилась. – Что значит – поплатилась? У нее было больное сердце. Она могла умереть в любой момент. – Так утверждает ее приемная дочь, а что там на самом деле… темная история, Владимир Петрович! – И эта тоже темная?! Сколько же темных историй?! Гурий Матвеевич его веселья не принял, посмотрел осуждающе. – Гурий Матвеевич, – спросил Архипов неожиданно, – а когда Лизавета Григорьевна просила вас позвонить нотариусу, она только телефон вам оставила? – Все, все оставила, и телефон, и адрес, и как зовут. Знаю, мол, память стариковская, сама старуха. Архипов навострил уши – бумажка с адресом нотариуса?! – А где она теперь, та бумажка? – Пропала, – радостно заявил дедок. – Украдена, исчезла! Архипов смотрел на него во все глаза и вдруг решил, что нужно сменить тему. – Вы не помните, третьего дня окно в подъезде было открыто или закрыто? – Окно? – неуверенно переспросил старик и заморгал, как будто Архипов внезапно хлопнул его по лбу газетой. – Какое такое окно? – Да вот это, – Архипов показал рукой, и Тинто Брасс переступил, звякнув цепью. Ему надоело стоять в подъезде. – Ах, это! – воскликнул Гурий Матвеевич. – Это окно! – Ну да. Это. – Конечно, Владимир Петрович, это окно, разумеется, как всегда… – Тут он внезапно остановился и посмотрел сначала на Архипова, а потом на окно. – Разумеется, как всегда… – повторил он неуверенно. – Что? – Забыл, Владимир Петрович! Открывал – помню, а вот закрывал или нет… А что? Вас сквознячок обеспокоил? Народная мудрость номер семь гласила – умей вовремя остановиться. В любом случае: когда препираешься с гаишником, когда расхваливаешь свою фирму клиенту, когда расспрашиваешь подъездного дедка. Архипов остановился. – Мне нужно домой, – сообщил он Гурию Матвеевичу, – извините меня. – А как же с квартирой? – вслед ему закричал дедок. – Теперь и вправду вы хозяин, Владимир Петрович?! – Я, я, Гурий Матвеевич, – признался Архипов уже из лифта, – я хозяин, я же и барин! – А как же Маша? Лифт грохнул дверьми, повез Архипова на шестой этаж, последнего вопроса он вполне мог и не услышать, хотя этот самый вопрос – как же Маша? – не давал ему покоя. Как, черт возьми, Маша? Где, черт возьми, Маша? Что, черт возьми, с ней происходит, – с этой самой Машей?! Архипов вышел на свою площадку, подождал, пока лифт закроет двери, и некоторое время прислушивался. Все было тихо – последний этаж, две квартиры, сюда мало кто поднимался “просто так”, без дела. – Ну что? – спросил Архипов у Тинто Брасса. – Пошли? Тинто выразился в том смысле, что, может, не надо, может, лучше домой пойдем, но Архипов уже открывал замки. В квартире было сумеречно от дождя, который так и шел со вчерашнего дня – накликала Лизавета! И – то ли оттого, что хозяйка умерла и стены знали об этом, то ли оттого, что Маша, отправляясь на дежурство в больницу, законопатила все форточки, – пахло, как в дачном чулане, как пахнет кладбище старых вещей, которые умерли, никому и никогда уже не будут нужны. – Тинто! – громко позвал Архипов – просто затем, чтобы что-нибудь сказать и именно громко. – Стой у двери и жди меня. Понял? |