Онлайн книга «Пороки и их поклонники»
– Маша, – приглушенно позвал он оттуда, – заходи. Только не шуми! Все это время шумел только он один, но все же он вожак стаи – хоть и несколько запоздавший с прозрением, – и Маша должна об этом помнить. – Какие картины? Эту я уже взял. А еще какие? Маша приложила ладошки к щекам. – Ну, быстрее, быстрее! – В тетиной комнате картины. Там грач на ветке и сирень, по-моему. Грач мне нравится больше. Когда я маленькая была, тетя мне все время про него рассказывала, про этого грача. Как он прилетел из теплых стран, как рад весне и тому, что он дома… Архипов рукой отодвинул ее с дороги и пошел в Лизаветину комнату, таща за собой картину с незабудками. Грач и сирень оказались поменьше, почти квадратными и довольно тяжелыми. Снятые со стены, они выглядели убого. – Ты хочешь, чтобы твой эксперт это смотрел? – спросила Маша с сомнением. – По-моему, ты что-то неправильно понял, Володя. Но Архипов знал, что сейчас-то как раз он думает исключительно правильно. – Пойдем по лестнице, – распорядился Архипов. – Тинто, вперед! И никто не. топает! Никто и не топал. – Так, – сказал Владимир Петрович на площадке первого этажа. Спина болела, и он то и дело тер позвоночник костяшками пальцев. Маша сочувственно ловила это его движение. – Маша, стой здесь и жди меня. Тинто, сидеть! Сидеть! – Зачем нам тебя ждать? – Я подгоню машину к окну. – Мы полезем в окно?! – Сами полезем и картины вытащим. – Зачем?! – Чтобы не выносить их на глазах у почтенной публики, – сердито ответил Архипов. – У Гурия Матвеевича в особенности! Стойте и ждите! Он бесшумно открыл окно, толкнул белые створки и выпрыгнул в заросли бузины и шиповника. Маша и Тинто Брасс остались на площадке одни. – Он странный, – тихо говорила Маша Тинто. – Зонт какой-то, картины, труп! Что с ним? Тетя считала, что он здравомыслящий сверх всякой меры. Тинто по-собачьи пожал плечами, но Маша не понимала по-собачьи. Совсем близко заурчал тихий мотор, прошуршал песок под колесами тяжелой машины, стукнула дверца. Маша по пояс высунулась в окно. Архипов вынырнул из бузины и крепко и неожиданно поцеловал ее. – Прыгай. За руку он потянул ее на себя, поймал и прижал – сильно. На одну секунду он изо всех сил стиснул ее, а потом отпустил. Привстав на каменный выступ, Архипов перегнулся через подоконник и вытащил картины. Последним в заросли бузины перевалился тяжеленный Тинто, и окно Архипов прикрыл. – Ты знаешь, – сказал он Маше, – с тех пор, как началась вся эта история, я только и делаю, что пользуюсь этим окном. – Володя, – пожаловалась она, – я ничего не понимаю. – Сейчас мы все поймем, – пообещал Архипов. – Федор Кузьмич нам растолкует. Без него я пока тоже ничего не понимаю. – А что ты говорил… про тетю? Что она приходила? Про зонт? Про дождь? – А-а, – отмахнулся Архипов, – я нынче как принц Датский. Меня то и дело тревожат призраки, вернее, один призрак. Мне является призрак Лизаветы. Вот ты веришь в привидения? – Н-нет. Не знаю. – И я не знаю. То есть не верю. Но одно привидение существует совершенно точно – Лизаветино. Тинто тоскливо вздохнул. Ему не нравились разговоры про привидения. – Володя… – Кризис наступит вечером, – отрезал Архипов. – Сейчас до кризиса еще далеко. Он втиснул здоровенную “Хонду” на единственное свободное место в плотном ряду машин, как будто специально оставленное для нее. А может, и оставленное – Владимир Петрович теперь во всем сомневался. Подъезд старинного купеческого дома был чистенько и уважительно отремонтирован. Так уважительно, что даже фонарь остался таким, как при братьях Третьяковых, Сергее и Павле Михайловичах. И кокошничек над крылечком из гнутой ажурной жести, и кованая чугунная решетка перед крохотным московским палисадничком, и мозаика на белой стене – все ухоженное, добротное и славное, какой бывает старина в богатых волжских монастырях. – Выходи. Ореховые высокие двери казались закрытыми навсегда, но домофон сверкал вполне современными начищенными кнопками – значит, кто-то все-таки сюда приходил. Архипов нажал кнопку и покрутил головой в поисках камеры. Когда-то она находилась сверху и справа, но он слишком давно сюда не заглядывал. – Да, – вежливо сказал домофон. – Мы к Монахову. – Собачку придется оставить. Архипов посмотрел вниз. Тинто Брасс, оказывается, тоже вылез из машины и теперь стоял на нижней ступеньке с самым невинным видом. – Собачка и так не собиралась идти. Давай в машину, Тинто! Быстро! “Ну и пожалуйста, – сказал Тинто Брасс. – Мне вовсе и не хотелось сюда. Подумаешь”. Архипов загнал пса в салон и вернулся к уже открытой двери. Маша не решалась войти, смотрела растерянно. Ореховые снаружи двери оказались внутри металлическими, а сразу за ними начинался плиточный пол и поднималась крутая лестничка с латунными шишечками и перилами. Придерживая картины, Архипов быстро перескочил через лестничку и остановился перед вполне современной железной рамкой, у которой стоял серьезный молодой милиционер. – Федор Кузьмич ждет, – проинформировал милиционер. – Через рамочку, пожалуйста. Архипов положил картины на широкий стол и прошел в рамку, которая немедленно истошно завопила. – Ключи, телефон, кошелек, жевательная резинка есть? – Как не быть, все есть. – Девушка, а у вас? В розовой Любаниной кофтенке карманов не было, а ключи у нее еще утром забрал Архипов. – У меня ничего. – Тогда проходите первой. К Маше рамка отнеслась более благосклонно. Архипов вывалил поверх картин все из своих карманов, и на этот раз бдительный прибор допустил его внутрь. – Если будете выносить картины из здания, не забудьте пропуск. Федор Кузьмич должен подписать. Знаете, как его найти? – Знаем. – Володя, – робко спросила Маша в богатом коридоре, застеленном ковром и освещенном невидимыми лампами, – а что здесь такое? Гохран? |