
Онлайн книга «История Оливера»
— Не могу. У меня встреча в новогоднюю ночь тут, в Крэнстоне. — С кем? — С тобой. — Это будет ужасно весело, — сообщил он, — но обещай, что следующим же утром ты двинешься домой. — О'кэй, — сказал я. — О'кэй, — сказал он. Мои родители звонили каждый вечер. — Нет, не нужно, миссис Бэрретт, — отвечал Фил. Наверное, она спрашивала, чем может... помочь. — Не нужно, отец, — говорил я, — Спасибо. Фил показал мне секретные фотографии. Те самые, которые Дженни категорически запретила показывать мне. — Чёрт побери, Фил, я не хочу, чтоб Оливер видел меня с этими зубными скобками! — Но, Дженни, ты была прелестна! — Сейчас я прелестнее, — отвечала она — очень в духе Дженни, — и ещё — никаких детских фотографий, Фил. — Но почему? Почему нет? — Я не хочу, чтобы Оливер видел меня толстой. Я ошарашено наблюдал за этой милой перепалкой. К тому времени мы уже были женаты, и скобочное прошлое вряд ли могло бы стать причиной развода. — Эй, кто здесь главный? — поинтересовался я. — Угадай с трёх раз, — улыбнулся тогда Фил. И вернул альбомы на полку — нераскрытыми. Сегодня мы открыли их. Там оказалось много снимков Прежде всего — Тереза Кавиллери, жена Фила. — Она была похожа на Дженни. — Она была красивой, — вздохнул он. Где-то между толстой Дженни и Дженни-в-скобках, Тереза исчезла из альбома и больше не появлялась. — Не надо было давать ей ехать в ночь, — сказал Фил так, будто авария, в которой она погибла, случилась только вчера. — Как ты выдержал? Как мог вынести это? — я эгоистично надеялся, что сейчас услышу рецепт, который немедленно поможет мне. — Кто сказал, что я мог выдержать? — ответил Фил, — Но у меня была маленькая дочка... — Чтобы заботиться... — Чтобы заботиться обо мне. И он рассказывал... Как Дженни делала всё, чтобы помочь ему. Чтобы облегчить его боль. Он должен был не мешать ей готовить. И, что страшнее, должен был есть кое-какие из её ранних произведений, изготовленных по рецептам из буклетов супермаркетов. Она заставила его не бросать боулинга-с-ребятами по средам. Она делала всё, чтобы он был счастлив. — Тогда почему ты так и не женился, Фил? — Что? — Из-за Дженни? — Боже ты мой, нет конечно. Она изводила меня, пытаясь женить. Даже сватать пробовала. — Дженни? — Господи, она пыталась сбыть меня каждой подходящей италоамериканке от Крэнстона до Потакета. — Одни старые девы? — Некоторые были очень ничего, — удивил он меня, — мисс Ринальди, например, её учительница английского... — Да? — Была очень даже. Мы встречались довольно долго. Сейчас она замужем. Трое детей. — Ты не был готов к этому, Фил, не так ли? Он посмотрел на меня и покачал головой: — Эх, Оливер... Даже если и так — кто я такой, чтоб надеяться, что Всевышний даст мне второй раз то, чего у многих не было вовсе. И он отвернулся, жалея, кажется, что сказал правду. На Новый Год Фил буквально запихнул меня в поезд и отправил домой. — Ты обещал, что вернёшься на работу. — Ты тоже, — парировал я. — Это помогает. Поверь мне, Оливер, это на самом деле помогает. И поезд двинулся. Фил оказался прав. Погрузившись с головой в проблемы других, я нашёл выход для подступающей ярости. Кто-то где-то подставил меня, так мне начинало казаться. Кто-то управляющий эти миром, кто-то в Небесной канцелярии. И я почувствовал, что должен восстановить справедливость. Всё чаще меня привлекали дела о судебных ошибках. И сколько же плевел оказалось в этом нашем прекрасном саду! Благодаря делу «Миранда против штата Аризона» (384 U.S. 436), я сразу оказался зверски занят. Верховный суд признал, что подозреваемый должен быть информирован о своём праве хранить молчание до момента, пока не получит адвоката. Понятия не имею, сколько народу до того было осуждено из-за своей болтовни, но я потихоньку зверел на всех них. Например, на Ли Роя Сиджера, который уже прочно сидел, к тому моменту, когда я получил его дело. Ли был осуждён на основании собственноручно подписанного признания, умело (но ведь законно же?) выбитого у него после затяжного допроса. К тому времени, когда парень ставил свою подпись, он не был уверен ни в чём, кроме, разве что того, что быть может ему дадут наконец поспать. Пересмотр его дела был одним из главных в Нью-Йорке, построенных на прецеденте Миранды. И мы провернули его в лучшем виде. — Спасибо, мужик, — сказал он мне и повернулся, чтоб поцеловать плачущую от счастья жену. — Расслабьтесь, — ответил я, вставая. Разделить счастье Ли Роя Сиджера не получалось. У него была жена. Да и в любом случае мир был полон тех, кого мы, юристы, между собой называли «трахнутыми». Вроде Сэнди Уэббера, ввязавшегося в затяжную дуэль с призывной комиссией. Там вообще ничего нельзя было предсказать до последнего момента. Сэнди не был квакером, и не мог представить никаких доказательств того, что именно «глубокая и искренняя вера», а не обыкновенная трусость мешают ему служить в армии. Несмотря на весь риск, уезжать в Канаду он не хотел. Парень желал признания своего права поступать согласно убеждениям. Он был хорошо воспитан. И у Сэнди была девчонка, которая чертовски боялась за него. Один из их знакомых уже мотал срок в Льюисбурге и это было совсем не лучшим времяпровождением. Давай уедем в Монреаль, — предложила она. Я останусь и буду драться — ответил он. Мы дрались. Проиграли. Потом подали апелляцию и выиграли. Парень заработал право три года мыть судна в госпитале и был счастлив. «Вы были просто потрясающи» — вопили Сэнди и его девушка, обнимая меня. «Держитесь так и дальше», — сказал я и двинулся на битву с очередным драконом. Обернулся всего лишь раз и увидел их — танцующих от счастья прямо посреди улицы. Если б я мог просто улыбнуться... Я был очень зол. Я работал допоздна — насколько было возможно. Я не хотел покидать офис. Дома всё в той или иной степени напоминало о Дженни. Пианино. Её книги. Мебель, которую мы покупали вместе. Да, время от времени появлялась мысль, что неплохо было бы переехать. Но я и так возвращался домой настолько поздно, что в переезде не было особого смысла. Постепенно я привык ужинать в одиночку в тишине кухни, а бессонными ночами слушать записи. Только в кресло Дженни не садился никогда . Мне даже почти удалось заставить себя ложиться спать в нашу — такую пустую кровать. |