Книга Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ], страница 247 – Эрик Сигал

— Пап, кто я такой на самом деле? — как-то спросил он Хершеля.

— Не понял… — удивился тот.

— Ребята в школе меня иногда спрашивают, считать ли меня евреем, раз вы с мамой оба евреи. Но тут обязательно кто-нибудь встрянет и заявит, что это невозможно, поскольку я всегда был и буду черным. От этого у меня в голове полная каша. Иногда мне хочется просто уйти к себе и закрыться от всех.

Хершель задумался. Но четкого ответа найти не смог. Наконец он ответил просто:

— Это Америка, сынок, здесь ты можешь быть тем, кем захочешь.

— Что он имел в виду? — спросил Хершель, укладываясь спать. — Небось стычки какие-нибудь были?

Ханна пожала плечами.

— Ханна, когда ты так на меня смотришь, я сразу вижу, что ты чего-то недоговариваешь.

И тогда она поделилась с ним догадками, почерпнутыми из поведения Бена и его обрывочных реплик. Она поняла, что в дело шли не только слова, но и кулаки. Что даже в такой привилегированной школе их сын столкнулся с нетерпимостью. Причем с двух сторон.

— Хуже всего то, что дело не ограничивается гоями в школе, — проворчала она. — Твой чудесный братец и его орава ничуть не лучше. Бена не приглашают ни на рождественские вечера в школе, ни на праздники в синагоге, куда ходит твой брат. Вспомни: когда ты прошлым летом привез его к Стиву в клуб поиграть в теннис, у членов этого клуба чуть не случилась истерика. Он всюду чужой.

— А мы с тобой, позволь спросить? — сказал Хершель.

— Мы? Мы — два старика. Точнее, скоро в них превратимся. Что станет с мальчиком, когда мы умрем?

— Предлагаешь отослать его назад в Джорджию? — в шутку предложил Хершель.

— Нет, я только констатирую факт. У нас прекрасный сын. Он самый добрый, самый нежный ребенок из всех, кого я знаю.

— Но мы должны подготовить его, научить его быть сильным…

— Сильным? Для чего?

— Для того чтобы считаться не просто черным, но еще и отчасти евреем. За это сочетание с него будут спрашивать сполна.

Это было неизбежно. Жизнь Бена в семье Ландсманн превратилась в постоянное переживание холокоста. Память о холокосте витала в воздухе, даже когда само это слово не произносилось.

Однажды Бен помогал Ханне убирать со стола после ужина.

Когда она засучила рукава, чтобы мыть посуду, он заметил на ее предплечье татуировку.

— Мам, это что? — спросил он, ни о чем не подозревая.

— А, это… Мой номер, — небрежно сказала Ханна, пытаясь уйти от тягостной темы.

— Какой еще номер? — не унимался Бен.

— Ну, скажем так, — объяснила Ханна, — номер, которыми нас метили нацисты.

— Ужас какой! Почему ты не сходишь к какому-нибудь врачу, чтобы он тебе его свел?

— Нет, мой золотой. — Ханна выдавила из себя улыбку. — Я выжила и теперь всегда буду его хранить. Это мой счастливый номер.

Сет Лазарус позволил себе трехдневную передышку и уехал в Чикаго.

Он чувствовал себя достаточно уверенно по всем дисциплинам, чтобы пожертвовать несколькими баллами ради встречи с Джуди. Они договорились как можно больше времени провести вместе, но и поприсутствовать на семейных праздничных застольях, дабы не обижать родителей.

Мистер и миссис Лазарус отнеслись к роману сына по-разному.

— Настоящая красотка, — объявил Нэт. — Кто бы мог подумать, что наш малыш Сет приведет в дом Риту Хейворт!

Рози была более сдержанна.

— Нэт, ты правда считаешь, что она для Сета подходящая пара? Ведь он такой тихий мальчик, а она — ну, я не знаю… судя по всему, из бойких. Ты видел, как она держит Сета за руку? Не стесняясь его матери! Мне просто кажется, что эта девочка для него чересчур шустра.

— Рози, ему уже двадцать второй год. И он собирается стать врачом. Дай ему самому выслушать собственное сердце!

— Так ты, стало быть, со мной не согласен?

— В этом вопросе я с тобой абсолютно не согласен!

В семье Джуди было куда больше единодушия. Оценив ухажера дочери, Саймон Гордон произнес свой вердикт, воспользовавшись профессиональной метафорой:

— Это, несомненно, все двадцать четыре карата!

— Эй, не гони лошадей, он еще даже не заикался о предложении!

— Не волнуйся, по этой части проблем не будет. Если он не сделает ей предложение, наша дочь возьмет инициативу на себя.

У дверей лавки Лазаруса Сет и Джуди долго и страстно обнимались.

— На завтра я снял номер в «Сонесте». Ты твердо решила? — прошептал Сет.

Джуди ответила таким же жарким шепотом:

— Жаль, что не на сегодня. И на завтра тоже. Может, поедем туда прямо с утра?

— Конечно, давай! Родителям скажу, что лечу утренним рейсом.

— Самым ранним, Сет! Пожалуйста.

На другой день она уже в девять часов заехала за ним. Лицо ее светилось радостью. Сет загрузил свой скромный чемоданчик в багажник, оба помахали рукой его родителям и отъехали в направлении аэропорта О’Хара.

Даже по меркам мотелей было еще очень рано. Клерк за стойкой принялся извиняться:

— На имя мистера и миссис Швейцер? Да, номер для вас забронирован, но мы вас ждали только к обеду.

— Самолет прилетел раньше расписания, — выпалила Джуди. — Попутный ветер, понимаете ли.

— A-а, — протянул портье с бесстрастностью, выработанной годами службы. — Что ж, горничные сейчас убирают номер двести девять. Если вам не сложно будет немного обождать…

— Отлично, — пробасил Сет. (Почему-то он считал, что будущему лауреату Нобелевской премии надлежит выработать голос посолиднее.) — А багаж, если можно, отнесем туда прямо сейчас.

Они стояли в коридоре, с нетерпением ожидая, пока две неторопливые горничные закончат перестилать постели.

Сию секунду, ребятки, — сказала одна с понимающей усмешкой. — Вы новобрачные или как?

— А что, заметно? — спросил Сет смущенно.

— Это всегда заметно, — ответила девица со знанием дела. — Если приезжают ребята, не вымотанные перелетом, — значит, новобрачные. Не беспокойтесь, мы мигом. Только не забудьте повесить на дверь табличку «Не беспокоить».

Сет немного нервничал, но страха не было. Он уже говорил Джуди, что это будет его первый сексуальный опыт. А она с такой же откровенностью поведала о своем «опыте». Молодой ординатор, с которым она встречалась в прошлом году, убедил ее в своей «немеркнущей любви». Роман продлился ровно столько, сколько его стажировка в госпитале, после чего он прислал ей из Техаса прощальное письмо.