Книга Хроника гнусных времен, страница 72 – Татьяна Устинова

Петр Борисович на другом конце провода моментально осознал собственную значимость и свою необычайную ценность для бизнеса.

— Это непросто, — проговорил он, становясь даже не сахарным, а паточным, — это требует… определенных усилий.

— Естественно. Мне нужно только, чтобы все было по-настоящему и чтобы меня ни в каком районном суде потом не взяли за одно место за подделку документов.

— Прошу вас, не нужно произносить по телефону подобных слов! — взмолился Петр Борисович. — Это совершенно ни к чему, я и так все отлично понимаю.

— Значит, я могу быть уверен, что все будет сделано как надо?

— Это зависит от оплаты, Кирилл Андреевич, и больше ни от чего. Все, что в моих силах, я сделаю.

— Сколько вы берете? — Кирилл уже шел напролом, понимая, что дело почти сделано — он получил ответы на все свои вопросы.

— Два процента от прибыли, — сказал Петр Борисович доверительно.

— Недешево, — весело констатировал Кирилл.

— Так ведь и работа непростая, — как бы извиняясь, пояснил Петр Борисович, — я отвечаю за качество, уважаемый Кирилл Андреевич. Если что-то будет не в порядке, вы же с меня спросите, верно?

— А что может быть не в порядке?

— Уверяю вас, все будет в полном порядке, если только установленная сумма…

— Да-да, — нетерпеливо перебил Кирилл, — про сумму я понял. Просто мне тоже нужны гарантии. Вы ведь в этом деле не один, правильно я понимаю? Вы своим… — он чуть было не сказал «сообщникам», но быстро поправился, — сотрудникам доверяете?

— Со мной работает только одна девушка, — доверительно сообщил Петр Борисович, — очень умненькая и очень надежная. Будьте спокойны. Кроме того, она ничего не знает. Просто исполнитель.

— Она из группы патентных поверенных? — уточнил Кирилл.

— Да-да. Именно они непосредственно занимаются регистрацией и архивами, а ваша торговая марка должна давным-давно быть в архиве, ведь так?

— Приятно иметь с вами дело, Петр Борисович! — искренне сказал Кирилл.

Он быстро свернул разговор, условившись с Петром Борисовичем о скорой встрече.

Все оказалось именно так, как он и предполагал.

Свете не было никакого резона красться по темному саду и лупить его ночью по голове. Все ее тайны были в руках у рафинадного Петра Борисовича.

Кирилл задумчиво уронил трубку на рычаг и достал из шкафа чистую рубаху.

Какая жара.

Кажется, что город за окном плавится и дрожит, как будто залитый огненным жидким стеклом.

Значит, так.

Зеркало. Фотографии. Кучка пепла в камине. Звонок со Светиного мобильного. Человек в саду. Семейная история про клад. Собачья шерсть на Сониной пижаме. Ожерелье в сто тысяч долларов.

Убить за сто тысяч долларов — ничего не стоит. Убивали и убивают за меньшее.

И сколько еще припрятано таких ожерелий? Может, сорок? Или два? Или сундук, как у Роберта Льюиса Стивенсона?

Кто такая Людочка, о которой упомянуто в дневнике? Куда делись страницы из арабской книги, принадлежавшей Якову? Что на них было? Почему их вырвали? Кто их вырвал? Когда?

Свинцовый шарик в затылке вдруг перестал кататься из стороны в сторону, остановился посередине и как будто заледенел. Даже шее стало холодно.

Ты же такой умный. Номера на машинах запоминаешь с первого раза. Два и два складываешь хорошо и при этом редко ошибаешься.

Что ж ты стоишь? Давно сложил бы и получил все, что нужно.

Неизвестно, кто будет следующим. Кто окажется между деньгами и человеком, жаждущим их больше всего на свете.

Что ты станешь делать, если убьют Настю? Или ее отца? Или мать? Или — еще хуже! — кто-то из них окажется тем, кто заварил всю кашу?

Это была просто игра — почти что в шпионов. Ты спрашивал, сопоставлял и радовался, как мальчишка, что опять оказался умнее всех.

Ты сможешь доиграть до конца и после этого уехать в Дублин? А Настя? Она поедет с тобой, если ты все-таки доиграешь до конца?

Ледяной свинцовый шарик в голове превратился в глыбу.

Кириллу вдруг стало страшно.

Пока он был уверен, что это его не касается, все было легко и просто. Почему-то ему не приходило в голову, что его это касается больше всех. Его и Насти.

Неделю назад он ни за что не вспомнил бы ее имени и, если бы не визитная карточка, вывалившаяся из кармана, не стал бы ей звонить и никогда бы не встретился с ней.

Кажется, в эту неделю изменилась жизнь. Была одна, стала другая.

В прежней не было Насти, и Кирилл Костромин ни на кого не должен был оглядываться. Да, да, он думал о том, что ему уже не найти никого, кто был бы понятен, близок и, главное, нужен, и печалился из-за этого, и сетовал на одиночество, и мечтал о неторопливом субботнем утре — и все это было как-то… односторонне.

Ему представлялась его будущая необыкновенная любовь, как огромный радостный летний день, в котором он наконец-то будет не один, но почему-то он совсем упустил из виду, что она — это не только воплощение его мечты, но еще и человек, самостоятельная личность, которая как-то жила до встречи с ним и у которой есть проблемы, заботы, родители, служба, дальние и близкие родственники, чахлая машина, собственные взгляды на жизнь, тайны, вкусы, привычки. Целый мир.

Ему придется влезать в этот мир, даже если ему вполне хорошо в своем собственном, влезать и завоевывать себе место в нем, и смотреть, чтобы не наступить никому на мозоль, и вышвыривать самозванцев, и держать оборону, и подлизываться, и прощать, и начинать все сначала — а он не был к этому готов и не знал даже, хочет ли он этого.

Он пришел в бешенство из-за Сониной безответной тупости, до которой ему не могло быть никакого дела. Он пришел в бешенство потому, что это касалось Насти и становилось важным для него, — а он не хотел этого.

Он по уши влез в чужие проблемы и испугался того, что они могут стать его собственными.

Он должен все обдумать.

Он доиграет до конца, слетает в Дублин и вернется в Москву, чтобы спокойно и трезво все обдумать. Если к тому времени у него еще будет такая возможность.

* * *

Когда Кирилл остановил машину возле кованых железных ворот, оказалось, что тетя Александра караулит в смородиновых кустах по ту сторону забора. Лиловый халат виднелся среди густых веток.