Книга Пружина для мышеловки, страница 103 – Александра Маринина

– Когда же ты успела?– восхищенно присвистнул я, вытащив подарок из коробки.– На это ведь нужна уйма времени!

– Я давно заказала,– Юля солнечно улыбнулась,– сразу после Нового года.

– То есть ты уже тогда была уверена, что у меня все получится?– удивился я.

– Нет, мне было все равно, получится у тебя с расследованием или нет. Я просто поняла, что хочу сделать тебе подарок. И заказала знакомому художнику, он резкой по дереву балуется. Я бы все равно тебе это подарила, не сейчас – так ко дню рождения или на День милиции.

Я рассмеялся и спрятал скульптуру в коробку.

– Хорошо, что сейчас, а то до моего дня рождения еще далеко, а до Дня милиции – еще дальше. Спасибо тебе, я очень тронут, правда. И коты потрясающие. Как ты угадала, что из пяти котов трое – с плоскими мордочками? Ты же никогда их не видела.

– Андрюша рассказал. И даже показал на картинке. У него от первой жены какая-то кошачья книжка осталась, вроде энциклопедии, с картинками и описаниями пород. Я эту книжку отнесла художнику. Тебе понравилось?

– Очень!

– А котов живьем покажешь?

Ну вот. И что мне с этим делать? Так хочется считать Юлю обычной девушкой, играющей в обычную игру по общеизвестным правилам. Девушка ясно говорит, что готова прийти к тебе домой, и в любой другой ситуации я истолковал бы это совершенно однозначно. Например, если бы мы только что познакомились. Но мы не только что познакомились, и вообще… Еще совсем недавно она была девушкой другого человека, моего знакомого, и я совершенно не понимаю, как мне себя вести.

– Юля, ты очень грустишь?– спросил я, пытаясь быть деликатным.

– Из-за Андрея? Совсем немного.

– Тебе жаль?

– Чего? Наших отношений?

– Ну да.

– Нет,– она снова улыбнулась,– я не умею сожалеть о том, что было и прошло. Я могу как-то относиться к прошлому, хорошо или плохо, но сожалеть – глупо. Сожаление – это неконструктивно, из чувства сожаления нельзя создать ничего полезного. К прошлому нужно относиться с благодарностью, потому что оно дало тебе определенный опыт, из которого я извлекаю уроки и делаю выводы. Даже если опыт очень горький и тяжелый, из него все равно извлекаешь урок, становишься умнее, и за это ему огромное спасибо.

– И какой урок ты извлекла на этот раз?

– Ой, Игорь, самый банальный. Давно известная истина, но большинство людей, и я в том числе, думают, что даже хорошо известная истина касается кого угодно, только не их самих. С Андрюшей я на собственном опыте поняла, что человек, который не любит самого себя, не может любить и других. Он в принципе любит не может. Не умеет. Ведь что такое любить себя? Это значит, говорить себе: я такой, какой я есть, со всеми своими достоинствами, недостатками и причудами, и таким я себя люблю, таким я себя принимаю. Если человек умеет так относиться к себе, он точно так же будет относиться и к другим, то есть принимать их такими, какие они есть, и любить их такими, и не пытаться переделывать под себя, под собственное представление. Понимаешь?

– Понимаю. Значит, Андрей пытался тебя переделать?

– Еще как. Он даже сам не понимает, до какой степени глубокую травму получил, когда столько лет жил с представлением о том, что он – сын убийцы-психопата. Ему казалось, что он переживал всего несколько месяцев, а потом смирился и успокоился, а на самом деле это в нем жило и болело с семнадцати лет и до сих по не зарубцевалось. Он считал себя грязным, зараженным каким-то, что ли, и поэтому не мог себя любить.

– Но теперь-то он знает, что это не так, что его отец – достойный честный человек.

– Ну и что? Разве можно за один день вылечить хроническую болезнь, которая разъедала душу полтора десятка лет?

– Наверное, нельзя,– согласился я.– Но, может быть, ты бы ему помогла, если бы осталась рядом.

– Игорь, человеку невозможно помочь, если он не хочет твоей помощи. Андрюша не хочет. Я пыталась с ним поговорить, но это бесполезно. Он мне не верит, он считает меня очаровательной маленькой глупышкой, вполне пригодной для совместных ночевок и воскресных пикников, но совершенно неподходящей для серьезных разговоров и глубоких отношений. Знаешь, когда в чашку упала последняя капля?

– Знаю. Когда он не взял тебя с собой на нашу последнюю встречу. Когда я должен был сказать ему окончательно, что произошло с его отцом. Угадал?

– Угадал.

– Я удивился, что он пришел один, я был уверен, что вы будете вместе, ведь момент такой… ответственный, что ли… и страшный. Я почему-то подумал тогда, что ты должна на него обидеться.

– А я и обиделась. Вернее, я не то чтобы обиделась, а просто поняла, как мало места занимаю в его жизни. Я поняла, что я – несущественная деталь. Ты не думай, Андрюша очень хороший человек, умный, добрый, порядочный, но я не хочу быть несущественной деталью. Просто я – не его женщина, а он – не мой мужчина, и никто в этом не виноват.

Кофе давно остыл, мороженое в высокой креманке растаяло и стало похоже не Северный Ледовитый океан с торчащей посередине жалкой верхушкой айсберга – кусочком песочного печенья, а мы все говорили и говорили… Мне казалось, что стоит мне взяться на чашку или за ложку,– и разговор прервется, и уже не возобновится с той нежной и спокойной доверительностью, от которой я просто шалел. Я не знал в тот момент, что будет дальше, и означает ли эта встреча что-нибудь или является просто актом вежливости и благодарности, но одно знал точно: в моей жизни Юля никогда не будет несущественной деталью.

– Когда ты хочешь посмотреть моих котов?

– В любой день, когда тебе удобно.

Я набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул, внутренне зажмурившись:

– Сегодня?

У меня получился больше вопрос, чем ответ. Если Юля сейчас взглянет на часы, это будет означать, что она действительно хочет всего лишь посмотреть животных и прикидывает, успевает ли она съездить ко мне на полчасика и вовремя вернуться домой. Но она на часы не посмотрела, и я снова растерялся, не представляя, как это истолковать.

– Хорошо, сегодня,– она смотрела мне в глаза спокойно и ласково.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

Я не отличаюсь особым мужеством, но при этом не люблю неясности и приблизительности в своих отношениях с людьми, поэтому счел нужным сказать:

– Хочу тебя предупредить, что ты мне очень нравишься, и если ты поедешь ко мне домой, ты определенным образом рискуешь. Но ты еще можешь передумать.

– Я, пожалуй, рискну.

– А ты отчаянная,– засмеялся я.

– Ну, не убьешь же ты меня. Тем более если я тебе нравлюсь. Зачем уничтожать то, что нравится, если можно получать от этого удовольствие, правда же?