Книга Я сказала правду, страница 43 – Керстин Гир

Перед своей мамой я тоже извинилась.

– Мне очень жаль, мама, – произнесла я, когда мы не смогли больше никого вспомнить, кто еще не позвонил.

– Со мной у тебя этот номер так просто не пройдет, – заявила мама. – Ты должна думать, прежде чем что-то делать.

– А если бы я сейчас была мертва? – спросила я.

– Было бы не лучше, – сказала мама.

Мда, спасибо и на этом.

Перед тем как уйти, я поискала папу и нашла его в саду. Он высаживал цукини на грядку.

– Папа! Ты тоже больше со мной не разговариваешь?

– А о чем ты хочешь поговорить, дочка? – Его лицо все еще сохраняло прежнее каменное выражение. – Приятного мало, ты согласна?

– Я никому не хотела причинить боль.

– Это просто смешно! – неожиданно закричал он на меня. – Как это ты хотела лишить себя жизни, никому при этом не причинив боли?

– Я думала, вас это не заденет так сильно... – Глупо, но по щекам у меня опять заструились слезы. – В последнее время дела у меня шли неважно, папа. Не только вы по-другому представляли себе мою жизнь – я тоже никогда не думала, что получится вот так! И потом, у меня есть определенная склонность к неврозу, и... хотя я боролась и пахала, как вол... в конце концов, у меня остался только один выход.

– Не всегда в жизни у нас все получается так, как мы себе представляли. – На лбу у папы вздулась вена, которая появлялась там, только когда он проигрывал в теннис. – Я тоже себе и представить не мог, что моя младшая дочь когда-нибудь попытается лишить себя жизни.

– Как я уже сказала, я никому не хотела причинить боль, – откликнулась я.

Мой отец сжал губы.

– По правде говоря, я ни по кому из вас скучать бы не стала! – вдруг выпалила я. А, ну вот, опять мое склочное подсознание себя проявило. – Все равно, что я ни сделай, вам все не так. Вы же стыдитесь моего цвета волос и моей профессии, вы стыдитесь того, что я все еще не нашла себе мужа. Я знаю, что вообще-то должна была родиться мальчиком. Вы четыре раза хотели сына, а получали «всего лишь» дочку. С каждым разом ваше разочарование становилось все больше. Но ведь никто не получает именно такую жизнь, какую хочет, правда? Человек должен довольствоваться тем, что у него есть.

Меня охватила такая ярость, что я даже перестала плакать. А мой отец, очевидно, был так поражен, что не смог ничего возразить.

– Ну, по крайней мере, теперь у тебя есть внуки, – добавила я, развернулась и ушла.

– Смотри, кто здесь у нас, – сказала Чарли, открывая мне входную дверь.

Этим кем-то оказался Оле.

Он смотрел на меня очень серьезно, насупив брови, так что они сходились на переносице. Никогда прежде я не видела, чтобы у него был такой взгляд. Обычно он смотрел на меня, словно я была младенцем Иисусом – никак не меньше: широко раскрытыми блестящими голубыми глазами.

Да ладно, чего уж там! Он был не единственным, кто одарил меня сегодня мрачным взглядом. К этому вполне можно привыкнуть.

– Нам нужно поговорить, – произнес Оле.

– Я ни с кем не хочу разговаривать. – Я обошла его и поплелась к Чарлиной комнате для репетиций. Мне жутко хотелось громко и от души поплакать в окружении коробок из-под яиц. К тому же выглядела я не ахти как. Волосы у меня были немытые, макияжа на лице нет (хотя это как раз было весьма кстати – я собиралась рыдать, так что все равно косметика бы стерлась), и на мне была надета футболка с красноречивой надписью «Fuck yourself», которую мне любезно одолжила Чарли.

– Она только вернулась от родителей, – пояснила Чарли. – Что, очень паршиво все было, да, Герри? А, мышонок?

Сама того не желая, я начала плакать прежде, чем успела дойти до дверей своей комнаты.

– Вот клуша, твоя мать! – возмутилась Чарли. – Вместо того чтобы радоваться, что ты еще жива, и задаваться вопросом, зачем ты это сделала...

– Зачем ты это сделала, Герри? – спросил Оле.

– Но я, же этого не сделала, – всхлипнула я. – В этом вся моя проблема.

– Так ты сняла номер в этом отеле только потому, что хотела свести счеты с жизнью?

– Оставь меня в покое, Оле. – Я попыталась закрыть обшитую коробками из-под яиц дверь. – У тебя своих проблем хватает, и мы в них не лезем.

Оле поставил ногу в дверной проем:

– Я просто хотел выяснить пару вещей.

– Нечего тут выяснять. Ты просто оказался не в том месте и не в то время.

– В нужном месте в нужное время, – поправила меня Чарли. – Если бы не Оле, тебя бы уже сегодня не было в живых.

– Да, и как бы это было хорошо, – сказала я.

Чарли положила руку Оле на плечо:

– Ей нужно еще пару дней, чтобы оклематься. Тебе лучше уйти.

– Да, сейчас. У меня всего пара вопросов. Что с Джо?

Я ничего не ответила, только сильнее прижала дверью ботинок Оле.

– Ты сделала это из-за него? – спросил Оле.

– Ах, Оле! Джо всего лишь выдумка, фантом, – ответила я.

– Что?

– Акрополь!

– А?

– Акроним, – поправилась я. – Ну откуда мне знать, как это называется правильно?!

– Аноним, – предложила Чарли свой вариант. – Псевдоним. Метафора.

Оле наморщил лоб:

– Все равно не понимаю.

– Я придумала Джо, – созналась я. – Сочинила себе рандеву, и мне это понравилось. Рандеву со смертью. Как в фильме с Брэдом Питтом.

– «Знакомьтесь, Джо Блэк», – догадалась Чарли. – Где смерти было скучно. До любовной сцены.

– То есть нет вообще никакого Джо? – спросил Оле.

– Ну почему же, наверное, есть где-то, – раздраженно откликнулась я. – Но лично я ни с одним не знакома. А теперь иди домой, Оле. Я хочу побыть одна.

Но Оле упрямо не убирал ботинок из дверного проема. Это был качественный, дорогой итальянский ботинок ручной работы, и он наверняка страдал от дурного обращения.

– Где ты взяла таблетки?

– Подарили, – ответила я, с силой наступив Оле на ногу. Тот и глазом не моргнул.

– Зачем ты пришла в бар? Что тебе там понадобилось?

– Хотела выпить последний бокал шампанского, – зачем-то призналась я. – Да, я знаю, это была большая глупость. Но назад уже ничего не воротишь. А теперь, пожалуйста, иди!

– Невероятно! Только представлю себе, что я мог действительно просто взять такси и уехать домой...

– Ты спас Герри жизнь, – с теплотой в голосе проговорила Чарли.

– Да, – произнес Оле и слабо усмехнулся. – Как-то спас. Но если бы я тогда заметил, что что-то не так, я по крайней мере мог бы теперь собой гордиться.