Книга Наследник, страница 55 – Кир Булычев

– А я?

– Черт вас знает. – И Вревский рассмеялся.

Они свернули наверх, стали подниматься в гору. С каждым шагом все более хотелось повернуть и уйти. Потому что Андрею претило войти в дом в сопровождении безжалостного человека, который будет следить за каждым его движением, за каждым словом.

– Поймите меня правильно, – сказал Вревский. – Даже если я не буду вас подозревать, дело не станет менее загадочным. Есть версия простого грабежа, которая никак не сообразуется с исчезновением Сергея Серафимовича, есть версия политическая, которую я не исключаю. С ней не сообразуется грабеж. Скажите, кто, кроме вас, знал о тайнике в полу?

– О каком тайнике?

– Все. Попался, голубчик. Даю сто против одного, что вы о нем знали. По глазам вижу – вы плохо лжете.

– Я знал об этом тайнике, – сказал Андрей, – но, честно говоря, забыл.

– О таком не забывают. Теперь расскажите, что там было.

– Не знаю.

– Чепуха. Господин Берестов наверняка вам все показал.

Они вышли на улицу, что вела к дому отчима.

Сверху бежала Лидочка. Без шляпы, широкая юбка голубого платья развевается, как флаг. Она бежала, расставив руки, будто хотела с разбега обнять Андрея.

– Андрюша! – закричала она, не обращая внимания на следователя. – Я тебя целый час жду.

Она добежала до него, схватилась за рукава, потянула к себе, так и замерла, разглядывая его радостно. Потом поцеловала в щеку.

– Ой, как хорошо, что ты приехал, какой это ужас, я даже не спала.

И все это она сказала одной фразой.

Вревский сделал шаг в сторону, беззастенчиво разглядывая Лидочку. Она почувствовала его присутствие и, не отпуская руки Андрея, немного отстранилась.

– Ты был? – спросила она. – Да, ты вчера вечером был?

Андрей кивнул.

Толстая короткая коса была перекинута вперед гигантским колосом по синему плечу жакета.

– Ты туда? – Лидочка кивком показала на дом.

– Мне нужно, – сказал Андрей.

– Я понимаю. А потом в больницу к Глаше, да? Я все знаю. Хочешь, я с тобой пойду?

– Я не знаю, пустят ли меня в больницу.

– Вряд ли, – сказал Вревский.

– Тогда ты отсюда сразу к нам, хорошо? Я никуда из дома не уйду. Ты скорее приходи. Мы обедать будем.

Она замолчала. Присутствие Вревского с каждой секундой все более угнетало.

– Если мадемуазель позволит, – сказал Вревский, – мы должны проследовать дальше.

– Конечно, я иду. Я только хотела поздороваться. Я жду.

Лидочка отпустила руку Андрея, и он послушно пошел к дому вслед за Вревским, который умел двигаться таким образом, будто не сомневался, что за ним покорно последуют.

Андрей понял – а ведь она изменилась. Она стала другая. Но в чем изменение? Надо скорее вернуться к ней и все понять. Как хорошо, что она пришла. Что она ждала его. Как это хорошо…

Полицейский – другой, не тот, что был ночью, – ступил в сторону от ворот, пропуская следователя.

– Господин Берестов, – сказал Вревский, – ваша дама очаровательна, но нас ждут дела печальные и обязательные.

Укор в легкомыслии был очевиден, и Андрей не удержался от попытки оправдаться.

– Мы не виделись с Рождества, – сказал он.

– Сочувствую, сочувствую, голубчик, – согласился Вревский.

Он вынул из кармана ключ – знакомый ключ – и открыл дверь. В доме пахло чем-то чужим. Но определить запах Андрей не смог. Двери на кухню и в его комнату были раскрыты.

Они поднялись на второй этаж. На площадке перед дверями мелом было грубо нарисовано очертание человеческой фигуры.

– Не наступите, – сказал Вревский.

– Что это?

– Здесь была найдена госпожа Браницкая.

– Кто?

– Глафира Станиславовна.

Андрей, к стыду своему, понял, что никогда не знал фамилии Глаши. Госпожа Браницкая. Известная фамилия. Слишком известная для служанки.

– Это часть нового метода следствия, – сообщил Вревский самодовольно. – Будучи на стажировке в Париже, я провел полгода в Сюртэ. Это вам что-нибудь говорит?

Он толкнул дверь в кабинет.

– Мы исследуем сейчас отпечатки пальцев, – сообщил он. – Они у людей сугубо индивидуальны. Если сверить отпечаток пальцев с имеющимся в картотеке, можно безошибочно определить его владельца.

– И вы сверили? – спросил Андрей.

– Пока мы отправили их в Петербург. К сожалению, в Симферополе картотеки пока нет.

Кабинет Сергея Серафимовича, всегда столь чистый, аккуратный, выверенный, был гадко осквернен. Стулья опрокинуты, стол отъехал в сторону, книжный шкаф раскрыт, и несколько книг валяются на полу. Ковер наполовину закатан, и в полу видна черная квадратная дыра. Ближе к двери – темные пятна.

– Это кровь? – спросил Андрей.

– Да. И предположительно, кровь вашего отчима. Здесь происходила борьба. И если вы соизволите наклониться, вы увидите порезы на ковре. Порезы сделаны острым оружием, вернее всего, кинжалом при нанесении ран неизвестному лицу. Опять же мы с вами можем предполагать, кто был этим лицом.

Запах в кабинете, окна в котором были закрыты, был еще более чужим и тошнотворным. Андрею захотелось уйти, и он, видно, сделал непроизвольное движение, потому что Вревский остановил его.

– Нет, голубчик, потерпите, – сказал он. – Нужно кое-что выяснить. Посмотрите внимательно вокруг – может, вы обнаружите еще какую-нибудь пропажу. Что-нибудь важное, существенное или даже мелочь… Смотрите!

Андрей стал покорно смотреть, и, как только взгляд его упал на портрет, он вспомнил, что за ним – сейф. Он чуть было не сказал об этом Вревскому, но спохватился – а почему он, в сущности, должен рассказывать Вревскому? Отчим наверняка не хотел этого.

– Так что же? Вы вспомнили, признайтесь, вы вспомнили? Что?

Вревский покачивался перед Андреем, будто гипнотизировал его. Он понял: Андрей что-то скрывает, и злился на себя за то, что упустил то мгновение, когда Андрей готов был признаться.

– Хорошо, – сказал Вревский устало, так и не перехватив взгляда Андрея. – Вы же заинтересованы, черт возьми, в том, чтобы помочь следствию! Или вы заодно с убийцами?

– Почему с убийцами?

– Да потому что и младенцу ясно, что его тело унесли и закопали или сбросили в море.

Вревский отошел к окну. Что-то за окном его заинтересовало, Андрей пошел вокруг стола, зная, что в любой момент Вревский может обернуться. Ящики письменного стола были закрыты. Но это не означало, что туда никто не заглядывал.