Книга Земные радости, страница 95 – Филиппа Грегори

— И он послал вам письмо, — продолжал курьер, роясь в кармане.

Традескант вихрем обернулся.

— Письмо! Вот проклятый дурак, почему ты сразу не сказал?

— Не думал, что это так срочно…

— Разумеется, срочно! Может, он велит мне явиться немедленно! Может, ты уже задержал меня своими кухонными сплетнями и всей этой чушью о кроватях, ночах и розовых лепестках…

Джон выхватил письмо из рук курьера и, споткнувшись, шагнул в сторону, подальше, чтобы никто ничего не прочел. Он взглянул на знакомую печать, личную печать герцога, сломал ее и развернул лист. Послание было написано характерным острым почерком Бекингема. Традескант еще крепче сжал бумагу и увидел первое слово: «Джон». Он испытал колоссальное облегчение. Он едва различал буквы, поскольку листок дрожал в руке. Герцог требует его к себе. Жестокие фразы на причале ничего не значили. Бекингем хочет видеть его рядом, теперь они заживут вместе, как и планировали.

— Печальные новости? — спросил курьер из-за спины Джона.

Традескант сложил письмо, прижал его к груди и коротко ответил:

— Конфиденциальные.

И отправился с посланием в сад, будто неся украденные сладости — съесть их вдали от чужих глаз. В регулярном саду было пусто. Он прошел до конца миниатюрной аллеи и сел на маленькую каменную скамейку. И только тогда открыл письмо с приказами своего господина.

Джон!

Корабль «Фортуна» стоит в Лондоне. На борту дюжина ящиков с разными диковинами для моего собрания редкостей. Вещи из Индии, резная слоновая кость, ковры ручной работы и тому подобное, изделия из золота и несколько серебряных шкафчиков. Там есть и небольшая шкатулка с семенами, тебе это наверняка интересно. Привези все в Нью-Холл или пошли кого-нибудь, кому доверяешь. Рождество я проведу в Уайтхолле с моим королем.

Вильерс

Вот и все. Не было распоряжения прибыть в Уайтхолл, Джона никуда не вызывали. Не было ни единого слова любви или хотя бы воспоминания. Его не бросили, он не был отвергнутым любовником — он стоял недостаточно высоко для того, чтобы быть отвергнутым. Бекингем просто забыл об обещаниях, забыл об их ночах и занялся другими делами.

Джон долго сидел на каменной скамье с письмом в руке. Высокое небо Эссекса, холодное и серое, поднималось над его головой. Наконец он ощутил, как холод каменного сиденья и холод зимнего ветра пробрали его до костей. Он пошевелился и понял, что холод идет от внешнего мира, а не течет ледяными ручейками по венам из его собственного сердца.

— Я должен ехать в Лондон, — сообщил Традескант сыну.

Они работали бок о бок в розовом саду герцога, обрезали прошлогодние побеги, оставляя только торчащие из земли острые прутики, аккуратно срезанные наискосок.

— Могу я сопровождать тебя? — спросил Джей.

— Зачем?

— Я мог бы помочь.

— Я еще не выжил из ума, — сказал Джон. — Думаю, что мне вполне по силам добраться до Лондона и вернуться с фургоном.

— Но если ты повезешь ценности…

— Значит, найму человека с мушкетом.

— Может, тебе будет приятней в моей компании…

— Или приятней в одиночестве. Что еще за тайны, Джей? Тебе ведь никогда не нравился Лондон.

Джей выпрямился и сдвинул на затылок свою простую шляпу.

— Я бы хотел навестить молодую женщину, — признался он. — Ты тоже можешь пойти и познакомиться с ней. Ее родители будут нам очень рады.

Традескант распрямился, держась рукой за больную спину.

— Молодую женщину? Что за молодая женщина?

— Ее зовут Джейн. Джейн Херт. Ее отец торгует тканями недалеко от доков. Пока тебя не было, пришел пакет для его светлости, и меня послали в Лондон забрать его. Мама просила меня купить пуговицы, и я зашел в лавку Хертов. Я расплачивался с Джейн, и мы перекинулись парой фраз.

Джон ждал, изо всех сил стараясь не улыбнуться. Было что-то удивительно милое в этом чопорном отчете об ухаживании.

— Затем на рынок повезли овечью шерсть, я тоже поехал и снова заглянул к Джейн.

— В июне? — уточнил Традескант, вспоминая, когда стригут овец.

— Да. А потом герцогине понадобилось доставить что-то из лондонского дома, я отправился на повозке с ее горничной и провел день с Хертами.

— Сколько раз ты был у них?

— Шесть, — благоговейно промолвил Джей.

— Она хорошенькая девушка?

— Она не девушка, она молодая леди. Ей двадцать три.

— Надеюсь, она бы меня простила! Светленькая, темненькая?

— Скорее темненькая. Точнее, у нее не золотые локоны, но и не совсем темные.

— Хорошенькая?

— Она не красится, не завивает волосы и не ходит полуголой, как женщины при дворе. Она скромная и…

— Она хорошенькая?

— Мне кажется, да.

— Если ты один так считаешь, то, наверное, она простушка, — поддразнил сына Джон.

— Она не простушка, — возразил Джей. — Она… она… выглядит естественно.

Джон оставил надежду вытянуть из своего сына что-нибудь более конкретное о внешности Джейн Херт.

— Она разделяет твои взгляды?

— Конечно. Ее отец проповедник.

— Бродячий проповедник?

— Нет, у него собственный молитвенный дом и прихожане. Он очень уважаемый человек.

— У тебя к ней серьезные намерения?

— Я хочу жениться на ней. — Джей взглянул на отца, словно прикидывая, можно ли ему довериться. — Хочу жениться как можно скорее. В последнее время я теряю душевный покой.

— Теряешь покой?

— Да. Иногда я замечаю, насколько тяжело мне думать о ней только как о духовном товарище и соратнике.

Традескант прикусил щеки изнутри, всеми силами подавляя улыбку.

— Тебе можно любить не только ее душу, но и тело.

— Это только если мы поженимся.

— А она хочет замуж?

Щеки Джея вспыхнули ярким кирпично-красным румянцем, и он склонился над розами.

— Наверное, хочет. Но я не мог спросить, пока тебя не было. Ведь нужно, чтобы ты встретился с ее отцом, обсудил ее приданое и все детали.

— Останемся в Лондоне на ночь, — решил Джон.

Любовные перипетии юного Джея, новичка в этом деле, казались такими неиспорченными и молодыми в сравнении с его собственными сложностями и болью.

— Пошли им весточку, что мы будем в Лондоне к обеду, возможно, они пригласят нас к столу.

— Конечно пригласят. Только, папа…

— Да?