Книга Железная королева, страница 21 – Джули Кагава

– Вот так, – довольно промурлыкал он. – Вот это нам и нужно!

Я перестала дергаться. Все тело застыло в его объятиях, а чувства горели и пульсировали.

– Что? – рявкнула я. – Разозлить меня до такой степени, чтобы я всерьез на тебя набросилась?

– Заставить тебя воспринимать это всерьез и по-настоящему хотеть меня ударить.

Голос Ясеня прозвучал мрачно и холодно. Он вздохнул и прижался лбом к моему затылку.

– Это не просто физкультура, Меган, – выдохнул он (у меня по спине побежали мурашки). – Не игра, и не спортивные занятия, и не пустое времяпровождение. Это – жизнь и смерть. Если бы я нападал всерьез, первый же удар стал бы смертельным. Если ты берешься за оружие, то неизбежно в какой-то момент будешь вынуждена им воспользоваться. И в подобной схватке не выстоишь. Первая же ошибка – и ты погибнешь. И я тебя… потеряю…

Голос Ясеня дрогнул, и последние слова прозвучали как будто против его воли. У меня перехватило горло, вся злость куда-то испарилась.

Ясень прижался губами к синяку у меня на плече, сердце дрогнуло.

– Извини, – прошептал он с искренним сожалением. – Я не хотел причинять тебе боль. Надо, чтобы ты поняла. Если я научу тебя фехтовать, ты подвергнешься еще большей опасности. Жестокость иногда необходима.

Он выпустил мою руку и убрал прядь волос у меня со лба.

– Все еще хочешь продолжать?

Я была не в состоянии говорить, только кивнула, и Ясень поцеловал меня в затылок.

– Значит, завтра. – Он отстранился, хотя мне бы хотелось, чтобы мы стояли так всегда. – В то же время. А теперь давай обработаем твои ссадины.

Едва мы перепрыгнули ручей, как я услышала фортепианную мелодию. Папа сидел за пианино. При нашем появлении он даже не поднял голову.

Однако музыка сегодня звучала спокойней и умиротворенней. На крышке разлегся Грималкин, лапы он сложил под бок, глаза прикрыл, а сам довольно урчал.

– Здравствуй, папа, – нерешительно окликнула я, не зная, захочет ли он сегодня на меня смотреть.

Музыка стихла, мне показалось, отец вот-вот обернется… Но нет, он снова сгорбился и принялся наигрывать быстрей, чем прежде. Грималкин даже глазом не моргнул.

– Ну, хоть что-то для начала… – вздохнула я.

Ясень скрылся в кухне и там с кем-то заговорил. Ему ответили сразу несколько тоненьких голосов – брауни Лэнанши? – а потом вышел с небольшой коричневой баночкой в руках. Папа все играл. Я старалась изобразить спокойствие и оптимизм, но мною овладело тяжкое разочарование, и Ясень это заметил.

Он молча повел меня наверх, в мансарду, и усадил на аккуратно заправленную постель, с которой предварительно стащил медвежью шкуру. Из открытой баночки резко дохнуло чем-то травяным. Запах был до странности знакомый и напомнил мне схожую сцену в холодной, заледенелой спальне: Ясень, окровавленный, без рубашки сидел на кровати, а я смазывала его раны…

Музыка внизу не умолкала – низкая, скорбная мелодия, от которой сжималось сердце. Ясень присел на кровать возле меня и аккуратно закатал мне рукав, обнажая тонкие, покрасневшие царапины. Я уловила вибрацию раскаяния в его ауре, тускло-красную вспышку, когда он наносил прохладную, покалывающую мазь на ссадину.

– Знаешь, я все еще зла на тебя, – заявила я, не оборачиваясь. Мрачные фортепианные аккорды навевали угрюмую грусть, и я старалась не реагировать на поглаживания прохладных пальцев, хотя ребра от этих касаний обретали благословенную нечувствительность. – Мог бы хоть предупредить! Мог бы сказать: «Слушай, я тебя сегодня так уделаю для тренировки!»

Ясень протянул обе руки у меня из-за спины и протянул мне баночку с мазью, тем самым вынуждая прижаться вплотную к его груди.

– Твой отец придет в себя, – прошептал он, а я уже едва сдерживала рвущееся наружу горе. – Просто память возвращается не сразу. Он сейчас растерян и напуган и ищет утешения в единственном, что помнит. Продолжай разговаривать с ним, и постепенно он начнет вспоминать.

От Ясеня вкусно пахло чем-то мятным, морозно и остро. Я чуть повернула голову и чмокнула его в ямочку на шее, под подбородком, а он еле слышно выдохнул. Я вдруг осознала, что мы сидим на кровати, наедине, в тайной хижине, а взрослых вокруг (по крайней мере, взрослых в здравом уме) – никого… некому нас ругать и гонять. Сердце у меня забилось быстрее, удары отдавались в ушах; его сердцебиение тоже ощутимо участилось.

Я еще подвинулась и провела губами по его подбородку, но он дернул головой так, что губы наши встретились, и вот уже мы целуемся буквально взасос. Его пальцы запутались у меня в волосах, мои руки скользнули ему под рубашку, гладили крепкие мускулы на груди и на животе. Он застонал, притянул меня к себе на колени, уложил на кровать и улегся сверху, аккуратно, чтобы не раздавить.

Тело у меня покалывало, горело, внутри все переворачивалось от эмоций, которые я даже не до конца понимала. Ясень был на мне, губы к губам, я жадно гладила прохладную и шелковистую кожу. Не могла ни говорить, ни думать. Могла только чувствовать.

Ясень слегка отстранился. Серебристые глаза смотрели ярко и пристально, прохладное дыхание холодило мои пылающие щеки.

– Ты красавица, – выговорил он со всей серьезностью и погладил меня по щеке. – Я не говорю такого… достаточно часто… как положено… Хочу, чтоб ты знала.

– Можешь ничего не говорить, – шепнула я, хотя от только что сделанного им признания пульс у меня разом подскочил.

Вокруг нас полыхала аура эмоций, вспышки света и цвета, от которых я даже зажмурилась.

– Я тебя чувствую, – шепнула я и тут же пальцами уловила участившееся сердцебиение. – Я почти могу расслышать твои мысли. Как странно…

– Нет, – с усилием выдавил Ясень и как-то весь содрогнулся.

Я распахнула глаза, всмотрелась в его прекрасное лицо.

– Что случилось?

– Ничего. Просто… – Он потряс головой. – Я даже не надеялся… что снова это испытаю. Не думал, что такое может повториться. – Он вздохнул и умоляюще посмотрел на меня. – Прости, я плохо объясняю.

– Ничего. – Я улыбнулась и обвила его руками за голову. – Сейчас мне хочется совсем не говорить.

Ясень чуть улыбнулся и снова склонился ко мне.

И застыл.

Я удивленно обернулась, посмотрела назад, снизу вверх, и от неожиданности вскрикнула.

С верхней ступеньки широко распахнутыми, ничего не выражающими глазами на нас смотрел Пол. Хотя он, наверное, даже не понял, в чем дело, щеки у меня вспыхнули от внезапного ужаса. Ясень скатился с меня и встал, его лицо опять застыло бесстрастной маской.

Я уселась прямо, попыталась пригладить одежду и спутавшиеся волосы и сердито покосилась на папу, а тот смотрел на меня, как во сне.

– Папа, что ты тут делаешь? Почему ты не внизу?