Книга Корпорация «Исполнение желаний», страница 37 – Вероника Мелан

Но почему он вообще предложил такую сделку? Не иначе как знал, что я далеко не компьютерный гений. И знал наверняка. Не догадывался, не строил предположения. Предположения могли стоить ему тысячи, а я была абсолютно уверена, что расставаться с ней Халк не спешил. Но неужели меня так легко прочитать? Каким образом он безошибочно распознал в моем ответе ложь, когда другие наоборот никогда бы не поверили правде?

Застонав пуще прежнего, я натянула подушку на голову, пытаясь сбежать от преследующего по пятам отчаяния. Как теперь жить? Как остаться целой и невредимой ежедневно встречаясь с Грегом и его подхалимами? Как не сломаться от осознания, что в течение следующих пяти (в лучшем случае) лет, мне придется ежедневно работать и бороздить дорожки этого самого ранчо? Одни и те же дорожки. Пять лет. Каждый день.

Когда в дверь постучали, я даже не услышала. Вынырнуть из темной пучины размышлений удалось только, когда входная дверь распахнулась. Быстро стянув с головы подушку, я наспех пригладила волосы и уставилась на вошедшего. Точнее — вошедшую. Ей оказалась едва умещающаяся в проем женщина в темном платье и белом переднике. В руках у нее было кухонное полотенце. Вместе с женщиной в комнату вплыл изумительный аромат сдобы и ванили.

— Эй, как тебя там… Долго я на кухне ждать буду? — Проворчала она и вышла в коридор.

Не спрашивая повторного приглашения (за таким запахом можно было, не задумываясь, забраться на собственную виселицу) я соскользнула с кровати и выбежала из комнаты, боясь потерять гостью из вида.

Табита. Именно так звали королеву кухни. Она была невысокой, равно как и не низкой, очень полной и совершенно темнокожей. С жесткими черными волосами, стянутыми на затылке узлом и пухлыми губами. Ее кожа, цвета пережженного пергамента, едва заметно поблескивала на лбу и щеках — сильный жар поднимался от плиты, на которой равномерно шумел, наполовину заполненный водой, металлический чайник.

На столе передо мной уже стояла чашка с супом, хлеб и сыр. Зачерпнув первую ложку бульона, я едва заметно поморщилась от боли в челюсти.

— Кто это тебя так? — Спросила Табита.

— Грег.

Теперь поморщилась она.

— Руки бы ему вырвать, старому козлу. Чего хотел-то?

— Я яблоко взяла с кухни. Сказал, что я ворую.

Табита покачала головой, но ничего не сказала. Медленно тяжело поднялась со стула, чтобы снять с плиты чайник.

Она не была разговорчивой, как я уже успела заметить. Все больше молчала, сохраняя серьезное, будто чуть укоризненное выражение лица. Однако в ее черных глазах иногда проглядывало любопытство и даже сочувствие.

Кухня, на которой мы находились сейчас, была не тем огромным помещением, что я видела часом раньше, а небольшой комнатой, оклеенной желтоватыми обоями, и, вероятно, использовалась для перекусов прислуги. Здесь даже попытались создать некоторое ощущение домашнего уюта. Стол покрывала разноцветная скатерть, в углу тихо гудел холодильник, откуда-то из угла доносилось тиканье настенных часов.

Мне отчего-то хотелось поговорить с Табитой. Неважно о чем. Я мысленно тянулась к чернокожей женщине, как потерявшийся звереныш тянется к теплому куску меха, представляя в нем мать. Одиночество наложило на меня тяжелый отпечаток. С самого первого дня в Тали мне не с кем было поделиться ни настоящим, ни прошлым, ни просто настроением. Вообще ничем. Не кому было рассказать о сомнениях, переживаниях, мыслях, планах…. Янка особенного доверия не вызывала, Роберту вообще никто не был нужен кроме железок и проводков, а больше я никого не знала. Теперь же, уставшая и измотанная от жизни в тридцать третьей зоне, я отчаянно жаждала общения. Настоящего, людского. С советами, поддержкой, шутками и хотя бы капелькой любви.

Незаметно вздохнув, я зачерпнула очередную ложку супа.

— Вкусно. — Сказала я апатично. На выдавливание улыбки меня уже не хватило. На эмоции тоже.

Табита лишь коротко взглянула на меня, занятая завариванием чая.

— Пей.

Она протянула мне фарфоровую кружку, в которой на поверхности плавали разбухшие чайные листики. Я подула на кипяток.

Табита сидела напротив, помешивая ложкой заварку. Голова опущена, крупные темные руки сложены на столе. Я вдруг подумала, что она напоминает мать-героиню, пережившую долгие ночи в окопах, отдавшую лучшие годы на врачевание бойцов, так и не дождавшуюся домой собственных детей. Что-то было в ее лице, что-то такое, что заставляло ждать каждого ее редкого слова, с внимание относиться к каждому мимолетному жесту или взгляду.

В противовес этому в памяти тут же всплыла мысль, что по законам жанра кухарка (а именно ей Табита и была) должна быть улыбающейся пухлой хохотушкой, вечно гоняющей полотенцем конюхов-воришек и притворно ворчащей на всех и вся. Однако, кроме избыточного веса, остальных качеств в сидящей напротив женщине, не было и в помине. Она казалась высеченной из камня. Но камня, в центре которого, билось большое живое сердце.

— Тут не просто живется. — Вдруг подняла на меня черные глаза Табита. — Но ты не сдавайся. Хозяин он такой, когда справедливый, а когда и нет. От Грега вообще держись подальше.

Я кивнула, удивленная откровенностью.

— Ладно, спать пора. — Она отодвинула чашку. — Когда закончишь, поставь посуду в раковину, я утром помою. Свет выключается за холодильником, будешь уходить, возьми с собой вот это.

На столе появился мятый полиэтиленовый пакетик. Она придвинула его в мою сторону и поднялась со стула.

— Спина ноет, каждый вечер разминаю, а все равно ноет. — Раздалось ее бурчание уже на пути к двери. — Все, ушла я.

— Спокойной ночи! — Запоздало отозвалась я вдогонку, поглядывая на пакет. Как только шаги стихли, я осторожно развернула его и почувствовала, как посреди темного облака, что накрыло сердце пеленой тоски, пробился тоненький лучик света. Не замечая, что слабо улыбаюсь, я смотрела на маленькую плитку шоколада, на обертке которой гарцевал, вздыбив гриву, маленький нарисованный конь.

— Спасибо. — Прошептала я в пустоту кухни. Ответом мне было размеренное тиканье часов.

Старенькая деревянная дверь, тихо поскрипывала на износившихся от дождей и ветров, проржавевших петлях. Блекло проступали из темноты сероватые очертания стоек двухъярусных кроватей, которых в комнате было не менее десяти, а то и пятнадцати. Несмотря на то, что каждая уже была расстелена и приготовлена ко сну, их обладательницы, казалось, вовсе не спешили свидеться с Морфеем, а столпившись тесным кружком, сидели напротив одной — новенькой, которая в этот самый момент трагично молчала. Светильники погасили еще час назад, и даже смолянистый чадящий запах копоти уже успел выветриться через оставленные на ночь, спасающие от духоты, тонкие оконные щели.

— И что было дальше? — Раздался в тишине комнаты любопытный женский голос.

— А дальше…. — Не сразу, после эффектной паузы, прозвучал срывающийся, переполненный притворной печалью Янкин голос. — Дальше она нас всех предала. И меня, и Роберта. Я-то хоть жива осталась, а вот он…