Книга Побег из Араманта, страница 25 – Уильям Николсон

Младенцев уложили спать самым незатейливым и бесцеремонным образом: прямо на пол, мягко застеленный, как и в землянке Виллума, бесчисленными ковриками. Ребятишки повалились на них без разбора, принялись елозить и путаться в тряпках, лепетать и попискивать. Почтенные толстые дамы прохаживались между малышами: кого-то гладили по головке, кого-то заботливо укрывали, кому-то меняли подгузник, кого-то перекладывали поудобней, а в основном оставляли все как есть. Потом женщины важно уселись и скрипучими голосами затянули колыбельную. Когда негромкая протяжная песня заполнила это огромное «птичье гнездо», малышня повозилась, зазевала и быстро уснула.

– У меня в голове каша – малаша, – пожаловался Мампо.

А потом обвел глазами сонное царство, широко зевнул и решил «присесть на минуточку». Друзья и пальцем не успели пошевелить, как он уже сладко похрапывал в гуще младенцев, накрывшись половичком.

Поразительно скоро залой овладела тишина – если можно назвать тихой комнату, где сопят носиками сотни спящих ребятишек. Тогда старуха, с которой говорила сестра Бомена, поднялась и поманила близнецов за собой.

По пути королева Нум – так ее звали – поведала юным гостям, что на самом деле карапузы не спят во дворце каждую ночь. Обычно сиятельные особы приглядывают за ними только до вечера, но нынче особый день, и родители младенцев задержатся на жатве допоздна. Кестрель нашла весьма странным, что их величества вообще сидят с малышами.

– А зачем же еще мы, по-твоему, нужны? – рассмеялась королева Нум. – Не в поле же нам, старушкам, работать!

В дальнем конце гигантской залы дети увидели несколько дам совсем уж преклонных лет; их величества сидели вокруг очага и почти не моргали пустыми, невидящими глазами. Одна из них казалась и вовсе мертвой, такой дряхлой она была. К ней-то и подвела близнецов гостеприимная леди.

– Не спишь, дорогуша? – отчетливо произнесла Нум и шепотом пояснила: – Она туговата на ухо, наша старая королева.

Последовало долгое молчание. Потом из лиловой щели рта послышался тонкий скрипучий голос:

– Разумеется, не сплю. Который год уже. Вспомнить бы, что это такое – сон.

– Ну да, милая. Тяжело тебе приходится.

– Ты-то что понимаешь?

– Дорогуша, к тебе пришли юные худышки. Позволишь им задать парочку вопросов?

– Не загадки, надеюсь? – брюзгливо прошамкала старуха, даже не взглянув на Бо и Кесс, хотя те стояли прямо перед ней. – Загадки меня утомляют.

– Нет, им нужно другое, – ответила королева Нум. – Могла бы ты кое-что вспомнить?

– А, воспоминания… – Морщинистое лицо скривилось еще сильнее. – Столько всего… – Неожиданно маленькие птичьи глазки уставились на Кестрель, которая находилась ближе других. – Мне ведь целая тысяча лет. Веришь?

– Вообще-то не очень, – призналась девочка.

– Ну и правильно. – Старушка не то закашлялась, не то разразилась сухим смехом. Когда последние звуки утихли, она вновь недовольно поджала губы. – Все, можешь идти.

– Прошу тебя, милая, – вступилась королева помоложе. – Худышки прошли такой долгий путь.

– Тем хуже для них. Лучше бы сидели дома. – Ее величество закрыла глаза и даже зажмурилась из вредности.

– Ничего не поделаешь, – развела руками Нум. – Это теперь надолго.

– А можно, я с ней побеседую? – подал голос Бомен.

– Она уже не ответит.

– Не важно.

Мальчик опустился на пол и прикрыл веки, чтобы лучше сосредоточиться. Немного погодя в голове назойливо загудели, точно злые зимние мухи, мысли старой королевы. Сердито бормочущие голоса, запоздалые сожаления, и над всем этим – невероятная, пронизывающая до мозга костей усталость. Бомен терпеливо проникал сквозь вековые наслоения, все глубже и глубже, пока его разум не наткнулся на пласт чистейшего ужаса, безмолвного и черного, будто самая кромешная ночь. Леденящая бездна разверзлась перед его взором, и мальчик, сам того не ведая, закричал:

– А-а-а! Страшно!

– Что с тобой? – встревожилась Кестрель.

– Она умирает, – промолвил Бомен осипшим голосом. – Это очень близко и очень жутко. Никогда не думал, что смерть – такая…

Внезапно старая королева заговорила не столько для гостей, сколько для самой себя:

– И жить надоело, и туда – боишься.

В этом скрипе несмазанных пружин детям послышалась нотка удивления. Королева открыла глаза и внимательно посмотрела на мальчика.

– Худышка, маленький худышка, – по сморщенным бескровным щекам потекли ручьи слез. – Как же ты забрался в мою душу?

Бомен тоже заплакал – не от грусти, а потому что в этот миг сердца их были едины. Королева подняла трясущиеся руки; мальчик понял, чего от него ждут, и, приблизившись, позволил обнять себя. Мокрые щеки прижались к его лицу. Слезы ребенка и дряхлой, как мир, старухи смешались в один поток.

– Юный воришка, – шептала королева. – Ты украл мое сердце.

Кестрель смотрела на брата с гордостью и восхищением. Вот это да! Хотя порой близнецы понимали друг друга так, словно у них на двоих было одно тело и один разум, но фокусы с проникновением в чужие чувства всякий раз превосходили разумение девочки. За это она еще сильнее любила брата.

– Ну, ладно, ладно, – приговаривала старая королева, прижимая к себе юного гостя. – Что уж теперь плакать…

Ее величество Нум благоговейно вздыхала, глядя на них.

– Ничего не поделаешь. – Почтенная леди ласково погладила мальчика по грязным волосам. – Ничего не поделаешь.

– Пожалуйста, – промолвил Бомен. – Не могли бы вы нам помочь?

– Какой прок от развалины вроде меня, худышка?

– Расскажите о…

Кестрель беззвучно предупредила.

– … о том, кого здесь не называют.

– Ах, вот оно что.

С минуту старушка молча гладила мальчика по голове. Затем послышался ее тихий голос, будто бы долетевший из дальней страны воспоминаний:

– Говорят, он крепко спит и будить его нельзя, ибо… Как, бишь, там дальше? Была ведь причина! Столько лет прошло… погодите! Я знаю!

Глаза ее расширились, словно увидели давно позабытый кошмар.

– Они шагают, губят всякую жизнь и продолжают неудержимо шагать. Не ведая жалости. Не ведая поражений. О небеса, сжальтесь надо мной и позвольте покинуть этот мир прежде, чем они вернутся!

Королева уставилась в темный угол, окаменев от ужаса, точно враг уже явился оттуда.

– Зары, да?

– О, юные худышки! – дрожала старуха. – За долгие годы я вытеснила их из памяти, а нынче… Бабушка рассказывала мне то, что слышала от своей бабушки, а та воочию видела все эти черные ужасы. Последний марш заров – о, горе нам, горе! Лучше смерть, чем пережить подобное!