Онлайн книга «Второе восстание Спартака»
Хямми едва заметно усмехнулся в усы. – Ну, умею немношко... На это Спартак зевнул во всю пасть и, буркнув: «Не за что», – отвернулся. Финн, однако ж, уходить не думал. – Ты странный человек, Спартак, – сказал он. – Непонятный. Как и все русские. Почему ты заступился за меня? Ага, момент истины. Нашел время, рыбоед фигов. – Потому что я честный, справедливый и добрый, – негромко ответил Спартак, не поворачиваясь. – И вообще очень-очень хороший. Как и все русские. А теперь можно я посплю малость? – Ты сражался против моей Родины, а теперь ты меня спасаешь... – чуть ли не нараспев сказал Хямми, не слушая. – В тридцать девятом вы говорили, что хотите помочь моей родине, а сами начали войну против нас, вдруг, без предупреждения... Помнишь песню про Суоми-красавицу, с которой вы входили в наш дом? Спартак отчего-то сразу понял, о чем именно толкует финн. Мы приходим помочь вам расправиться, Расплатиться с лихвой за позор. Принимай нас, Суоми-красавица, В ожерелье прозрачных озер. Много лжи в эти годы наверчено, Чтоб запутать финляндский народ. Открывай же теперь нам доверчиво Половинки широких ворот... [33] – И сейчас, победив и помогая, – продолжал Хямми, – вы отнимаете мои земли, сажаете в лагеря моих земляков... – Он замолчал, а потом проговорил с тоской: – Я не воевал, я не состоял в «Шюцкоре» [34] , я жил, никому не мешая, – но именно я оказался в русском лагере. Почему так? Почему бедной Суоми все время не везет с соседями? Старики рассказывали, что даже шведы, воюя с Россией, всегда сражались до последнего финна... Почему так всегда, а, Спартак? Сна, мать вашу разэдак, уже не было ни в одном глазу. Да что за дела, и здесь нема покоя! Нет, ну это ж надо – финн, болтливо сетующий на судьбу, это ж кому рассказать – не поверят. Ну я щас тебя, чухня задрипанная... Спартак повернулся на спину и, глядя в засиженный клопами потолок, проникновенно, но с едва сдерживаемой яростью – хотя Хямми-то тут при чем? – произнес: – Бедные вы бедные, ах как все вас, сиротинушек, обижают... В восемнадцатом году, например, – ой как обидели, да? Помнишь такое дело?.. А Густав ваш – прямо-таки овечка невинная... – Маршала только не трогай, – глухо сказал Хямми. – Он настоящий солдат. Вы первые ударили – он ответил... – Ага, конечно, – едко отозвался Спартак. – Чего его трогать! Маннергейм-то своих коммунистов поди не резал и с Гитлером совсем не ручкался... А знаешь, сколько людей, вот как ты, которые «не воевали, а просто жили, никому не мешая», – знаешь, сколько их перемерло от голода в Ленинграде, пока твой настоящийсолдат... Он вдруг замолчал – своих в Ленинграде вспомнил – и резко отвернулся. Хямми не уходил, тоже молчал. Молчал долго. Так долго, что Спартак начал было кемарить. Потом наконец пробормотал отрывисто: – Мир сошел с ума, Спартак. Людей на планете совсем мало, а свободного места сколько угодно... но люди почему-то любят жить кучно. Толкаясь в тесноте. Строя высокие дома и сидя на головах друг друга. Хотя пустой земли вокруг полно. Но нам отчего-то нравится жить всем вместе. А вокруг столько свободного места! Оттого-то и все беды, все войны оттого. Места нам мало... А что, разве на земле мало места? Разве мало места в Суоми? Посмотри, сколько у нас места! Лес, озера, рыба... зверя много. А в других местах что, хуже?.. Зачем драться за города? Построй дом где угодно и живи... «Да чего ж тебе надо от меня, Руссо ты наш деревенский, – с тоской подумал Спартак, – Жан-Жак домотканый...» И спросил сквозь сон: – Ты где по-русски научился калякать-то? – Мир сошел с ума, – не слушая совершенно, тянул свою волынку Хямми. – Знаешь, простые финны, крестьяне, сейчас часто переходят границу – новую границу – и убивают простых русских, крестьян, которые селятся на наших местах [35] ... – Он порывисто встал, выдохнул шумно. – Я в наши леса уйду. К себе. Где нет городов, людей и войны... – Ну и счастливо, – сказал Спартак. – А по-русски я с детства говорю, – наконец-таки соизволил объяснить финн. – Мой отец возил рыбу в Петербург, и жена у него была русская, я тоже хотел продавать рыбу в России. Но у вас случилась революция... Прощай, Спартак. Спасибо. – Ага, – сказал Спартак. * * * ...Давешние заморозки со снегом и метелью были, как оказалось, последней фордыбачной попыткой издыхающей зимы вернуть себе авторитет. Черта с два, ничего у нее не выгорело. Ниже плюс пяти температура уже не опускалась даже ночью, а днем так и вообще припекало по-летнему. Кучеряво! Перебедовали зиму, братва! Было еще темно, но со стороны леса уже доносилось сонное щебетание. Ага, проснулись, твари крылатые. Скоро всех окрестных птах распугают хриплые вопли проводящих утреннюю перекличку и злобное тявканье из собачника. А там и лес переполнится треском и шумом валящихся деревьев... Марсель дотянул папироску практически до конца, бросил полусантиметровый окурок на землю и придавил каблуком. Ну и где ты, мил-человек? Пора бы... В тот же момент – мысли он, что ли, читает, сволочь абверская? – со стороны административного корпуса послышались приглушенные шаги. Знакомая, чуть шаркающая походка. Марсель скользнул назад, вжался в стену кочегарки, хотя его и так совершенно не было видно в сумерках, бесшумно выудил из скулы [36] складень, раскрыл. Шаги приблизились, на фоне медленно светлеющего неба проявился силуэт человека... Бесшумный шаг вперед, левая рука на лоб Кума, правая, которая со складнем, – к кадыку. И чуть нажать лезвием, чтобы прочувствовал, чтобы проникся. – Ну что, Куманек? – в самое ухо прошипел Марсель. Кум замер. – Вот и смертушка твоя пришла, сечешь? Даже пикнуть не успеешь... – и он убрал нож от горла начальника оперчасти. – Что ж ты, голубь красноперый, без шестерок-то своих ходишь, ведь не ровен час напорешься... |