Книга Правдолюбцы, страница 79 – Зои Хеллер

— Ты с ума сошла.

— Если это может вызвать проблемы в семье… — деликатно вмешался раввин.

— Нет, — поспешила заверить его Роза, всучая маску, — никаких проблем.

— И все же, зачем ты это делаешь? — внезапно рассердилась Карла. — Папа не был религиозен. А сейчас он в коме. Он даже не поймет, что происходит.

— Пожалуйста, — Роза схватила сестру за руку, — не спорь. Этот обряд так много для меня значит.

— При чем здесь ты? Мы говорим о папе.

Роза отпустила ее руку:

— Жаль, что ты против, но я все равно это сделаю. Ладно?

В кафетерии Одри с Джин сидели, склонившись над свежим выпуском «Нью-Йорк пост». Майк у стойки дожидался, пока ему нальют чая для Одри.

— Твоя мама немного шокирована, — сказала Джин, когда Карла уселась рядом. — Тут в газете кое-что написано… — Она ткнула пальцем в крошечную заметку в самом низу шестой страницы. Заметка называлась «Красные перевыполняют план в постели?». Через плечо Одри Карла прочла:

Сдается, у некоего занедужившего левака-юриста возникли трудности с женой и любовницей. Дамы отказываются жить в мире и согласии. По слухам, они недавно столкнулись у больничной койки нашего краснобая от юриспруденции, и женушка так разъярилась, что пустила в ход кулаки. (Кое-чем даже социалисты не любят делиться.) Молодая красотка, пострадавшая от рукоприкладства и оскорбленная в лучших чувствах, говорят, намерена подать в суд…

Карла сжала виски:

— Боже правый, но откуда они узнали?

— А ты как думаешь? — зашипела Одри. — От этой суки Беренис, ясное дело!

— Доподлинно мы этого не знаем, — заметила Джин. — Медсестра из отделения или…

Одри треснула кулаком по столу:

— Разумеется, это она! Кто еще мог выдать им эту фигню про судебный иск? И какая, на хрен, медсестра назовет Беренис «молодой красоткой»?

Взвесив аргументы своей подруги, Джин ответила:

— Нет, не она. Слишком уж это гадко и мелко.

С видом терпеливой страдалицы Одри возвела глаза к потолку:

— Ну да, а Беренис, как известно, на мелочи не разменивается.

К столику подошел Майк с чашкой чая.

— Ты уже в курсе? — с ноткой ажиотажа в голосе спросил он жену, и Карла холодно кивнула.

— Но зачем ей было так стараться, чтобы поместить несколько строчек в дурацкой желтой газетенке? — не унималась Джин. — Эту ерунду даже никто не читает…

— Издеваешься? — взвилась Одри. — Все читают эту ерунду! И поверь, это только начало. Разминка перед боем. Может, пока мы тут лясы точим, она уже продает историю о себе и Джоеле какой-нибудь федеральной газете.

Майк похлопал жену по плечу и шепнул:

— Я ее нашел.

— Что? — не поняла Карла.

— Заметку нашел я, — раздельно произнес Майк.

Карла оторопела:

— И ты… показал ее маме?

— Конечно. Она должна знать.

Карла глянула на свою усталую, измученную мать и почувствовала, что в ее душе давно набухла зеленая почка презрения к мужу. И вот теперь Карла наблюдала внутренним взором, как эта почка, словно при замедленной съемке, начала распускаться, выстреливая длинными, острыми листьями.

— Зря ты это сделал, Майк, — с преувеличенным спокойствием произнесла Карла.

— Не глупи, Карла, — нервно хохотнул Майк. — Я всегда ищу в газетах ее имя. Если там что-нибудь про нее написано, она имеет право это увидеть.

— Нет, — тряхнула головой Карла, — ты поступил жестоко. — Заметив, что Джин с Одри примолкли, она закончила: — Поговорим позже.

— Она все равно бы узнала, — сквозь зубы пробормотал Майк.

Карла встала:

— Я возвращаюсь наверх, мама.

Майк последовал за ней к лифту.

— Да что на тебя нашло? — возмущался он по пути. — Я лишь хотел…

— Не сейчас, Майк. Ты выбрал неудачное время.

— Что ж, мне очень жаль. Но не надо казнить гонца, принесшего дурную весть.

Двери лифта открылись, они вошли внутрь.

— Эй! — сказал Майк, когда лифт пришел в движение. — Ты видела опросы на выходе?

Карла упорно не сводила глаз с панели, на которой загорались и гасли номера этажей.

— Нет, не видела. Я весь день провела здесь.

— Да, понятно, но, может, ты смотрела телевизор… — Он осекся. — В общем, похоже, мы побеждаем с огромным перевесом.

Лифт остановился на первом этаже. Карла подвинулась, освобождая проход:

— По-моему, тебе лучше пойти домой, Майк.

— Не понял.

— По-моему, ты должен уйти. — Карла выставила ногу, не позволяя дверям закрыться.

— Что происходит, Карла? Это все из-за той заметки в «Пост»?

— Нет, не только. Просто я не хочу, чтобы ты здесь находился.

Двери лифта дергались вперед-назад, ударяя Карлу по ноге.

— Совсем рехнулась? Я еще не был у твоего отца.

— Прошу тебя, Майк.

— Я имею право увидеться с ним. Он — мой тесть как-никак.

Карла ухватила его за свитер и потащила к дверям:

— Уходи!

В лифт вошла пара средних лет с дочерью-подростком. Девочка, почуяв напряжение в воздухе, жадно вытаращилась на Майка и Карлу: ей не терпелось стать свидетелем размолвки двух взрослых.

С подчеркнутым достоинством Майк поправил помятый свитер.

— Отлично! — сказал он, понизив голос. — Я ухожу.

Вся семья заночевала в больнице. Детям постелили в приемном покое. Одри поставили раскладушку в палате Джоела. Она лежала без сна, прислушиваясь к сиплому дыханию мужа через респиратор и пытаясь представить, что их ждет в ближайшие дни. Одри и раньше порою воображала похороны Джоела. В этих фантазиях, окрашенных чувством вины, прощание — торжественное действо, совершавшееся в каком-нибудь прославленном месте вроде концертного зала им. Элис Тулли [52] или в старой штаб-квартире компартии на Двадцать шестой улице, — неизменно становилось величайшей вехой в ее супружеской карьере, апофеозом ее жизни в качестве преданной спутницы великого человека. Себя она видела в красном платье, блистательной вдовой, поражающей скорбящую публику достоинством и выдержкой, с которой она несет свою невосполнимую утрату. Теперь о таком нельзя было и мечтать, теперь это событие представлялось не иначе как изощренной насмешкой, церемониальным унижением, осененным ликующим духом Беренис.