Книга Хроника одного скандала, страница 38 – Зои Хеллер

— Дьявольщина! — выпалил Ричард. — Ну-ка, давайте все возьмемся за руки и пойдем цепочкой, чтобы не потеряться.

Уловив в его голосе звенящие нотки страха, я из жалости готова была подчиниться. Однако я шла между Марсией и Полли, а тех перспектива держаться за руки устраивала не больше, чем меня, так что и этот приказ Ричарда, к счастью, исполнен не был.

Длинный, извивающийся хвост из людей двигался медленно. Мы были шагах в ста от выхода на Риджентс-парк-роуд, когда я заметила Шебу рядом с каким-то молодым человеком. Его лица я не видела — он стоял к нам спиной, — зато прекрасно видела лицо Шебы; она говорила очень быстро, с напором. Кто-то шмыгнул вперед, и на несколько мгновений я потеряла Шебу из виду, а обнаружила уже в одиночестве, шагающей в нашу сторону.

— Шеба! — Я помахала ей.

Заметив меня, Шеба улыбнулась, и в тот же миг ее собеседник повернул голову. Жидкие светлые волосы, уныло опущенные уголки глаз. Конноли.

Должно быть заметив потрясение на моем лице, Шеба невольно оглянулась — узнать, чем оно вызвано. На долю секунды наши взгляды остановились на парне. А потом Шеба вновь посмотрела на меня. В ее глазах мелькнул страх, но было там и что-то еще… Радость? Ликование?

— Мам! — раздался впереди голос Бена. — Где ты была, мамочка?

Шеба бросилась к сыну. Я не слышала ее ответа. Смеясь и качая головой, она стиснула Бена в объятиях.

Обратно Шеба ехала в моей машине, но, увы, вместе с детьми. Всю дорогу она болтала с Беном и Полли, а я молчала. В Хайгейте я намекнула, что высажу их и сразу поеду домой, однако Шеба схватила меня за руку и заставила выйти. Ричард, отвозивший Марсию с Саскией на Максвелл-Хилл, еще не вернулся. Полли прошла прямиком в гостиную и включила телевизор. Шеба отправила Бена наверх, пообещав поцеловать на ночь, когда он уляжется, и наконец обратилась ко мне:

— Может, спустимся в студию?

Мы обе молчали, пока не закрыли за собой дверь мастерской и не устроились на раскладных стульях. Я надеялась, что Шеба избавит меня от унизительной необходимости задавать вопросы, однако прошло несколько минут, а она все сидела, уставившись в пол. И я не выдержала:

— Там, в парке, я видела вас с Конноли, не так ли?

— Да. Да, это был он. — Шеба робко глянула на меня из-под ресниц.

— Что, собственно, происходит, Шеба?

— Вы имеете в виду — с Конноли?

— Да.

Она разглядывала свои сцепленные пальцы.

— Трудно сказать…

— Скажите как есть. Он вас по-прежнему преследует?

— Нет-нет… Он… Я…

— Шеба, прошу вас. Говорите же! Что между вами происходит?

Она не отводила взгляда от своих рук.

— Мы… как бы это… мы встречаемся, что ли… У меня с ним роман.

Я ахнула, как последняя идиотка.

— Что?! Это правда?

Она кивнула.

— Давно?

— Ну, не знаю… Довольно давно.

— А именно? Хотя бы примерно.

— Вообще-то… с тех самых пор, как я рассказала вам о поцелуе, тогда, на Графтон-лейн.

— Но вы ведь… Вы ведь сказали, что…

— Я вам не все рассказала. На самом деле он не просто попытался… Мы целовались.

— Шеба, это очень, очень серьезно. Вы сами-то отдаете отчет, насколько все это серьезно?

— Да. О да, да.

— Нет, Шеба. Боюсь, не отдаете. За такое и в тюрьму можно попасть.

— Знаю. — Вид у нее был напуганный, но через мгновение она рассмеялась. Далекий от ее обычных звонких переливов, этот странный, с истеричными нотками смех напоминал скорее крик диких гусей.

— Ради всего святого, Шеба! Он же… Стоит ли объяснять? Он же мальчик.

— Ну, не совсем, — сказала Шеба. — Понятно, что не мужчина, но и не ребенок. Я бы сказала — где-то посредине.

Я смотрела на нее во все глаза.

— Называйте как хотите, Шеба. Важно одно: он очень, очень юн. А вы ведь даже не любите мужчин моложе себя. Сами как-то признались, что предпочитаете постарше.

— Знаю. Странно, правда? — проговорила она с какой-то небрежной отстраненностью, словно речь шла о философской проблеме, а не о ее собственной жизни. — С другой стороны, не глупо ли навешивать ярлыки на свои сексуальные пристрастия? Их не так просто разложить по полочкам, к тому же они с возрастом меняются, верно? Чудно ведь, когда мужчины твердят, что одному в женщинах только грудь нравится, а другому подавай красивые ноги. В смысле… — Шеба беспомощно умолкла. — Вы правы, Барбара. Конечно, правы, — продолжала она. — Он просто ужасно молод. Но… я стала понимать, что такое очарование юности. Вообще-то я и раньше не поддерживала феминисток, когда они возмущались, что мужчины в возрасте ухлестывают за молоденькими. Честно говоря, я всегда была на стороне «старых козлов» и теперь очень этому рада, поскольку на себе ощутила, до какого сумасшествия способно довести красивое молодое тело. Я могу часами гладить Стивена, вдыхать его запах — и мне все мало! Я готова… готова… проникнуть в него.

Я вскинула руку:

— Прошу вас!

Шеба снова рассмеялась, все тем же гортанным отрывистым клекотом.

— Я не имела в виду буквально — каким-нибудь несуразным резиновым членом. Нет, у меня иные фантазии. Хочется очутиться внутри него. Пусть бы он меня проглотил, что ли… Знаете, как иной раз бывает: тискаешь малыша или котенка — и готов задушить в объятиях. — Она скрестила руки на груди и улыбнулась: — Все ясно, Барбара. Вы считаете меня совершенно развратной.

Она вела себя так, будто общалась с иссохшей старухой, напрочь позабывшей, что такое страсть. Теперь-то мне ясно — Шеба не хотела, чтобы я ее поняла. Она упивалась мыслью о собственной непостижимости.

— Дело не только в вас одной, — возразила я. — О детях вы подумали?

Вот когда беспечность с нее слетела.

— Ох, Барбара. Я знаю, знаю. Я чудовище. Я только и думаю о том, что нужно положить всему этому конец.

— Так прекратите же думать, ради бога. Положите конец — и все.

Шеба слабо махнула рукой:

— Не надо нотаций, Барбара. Толку от них никакого. Любовь — это состояние организма, верно? Кто-то в глубокой депрессии, кто-то влюблен, а кто-то, к примеру, поклоняется какому-нибудь божеству. Ты, по сути, уходишь под воду — на суше люди еще могут говорить с тобой о жизни, но что значат эти речи…

— Какая любовь? О чем вы? Не стройте из себя идиотку, черт побери.

— Боже, что за слова, Барбара?

— Говорю, что думаю. Помочь пытаюсь.

— Нет, я о другом. Вы ведь никогда не чертыхаетесь.

— Шеба, умоляю, послушайте. Вы не любите Конноли. Это не любовь.