Книга Лишний близнец, страница 4 – Кир Булычев

Тут Клава зарыдала, а Коля ответил:

— Всех, которые были… как моя!

— Ну ладно уж, — сказал я. — Что плохого могла сделать тебе жена, которая принесла тебе два дня назад из роддома чудесного сынишку?

— Вот именно, — сказал Коля.

— Но ведь я не виновата! — закричала Клава.

— Ах, ты не виновата? Не виновата — так не бойся, покажи соседям свое артистическое мастерство.

— И покажу, — ответила Клава. — Мне нечего скрывать.

— Нечего?

— Нечего! — И Клава обратилась к нам. — Пошли посмотрите, и вы меня реабилитируете.

Все вчетвером мы вновь пересекли лестничную площадку и вошли в квартиру Стадницких, из которой доносился детский плач, сопровождаемый эхом.

Надо сказать, что я вступал в квартиру Стадницких с тяжелым предчувствием того, что вступаю в опасную и, может быть, трагическую эру моей жизни. Казалось бы, что такого: ну плачет младенец, ну негры ездят по нашему Веревкину в иностранных автомобилях. Меня, скромного школьного учителя русского языка и литературы, не должно касаться…

— Нас это коснется, — прошептала моя золотоволосая супруга. — Ой как коснется!

Как и положено верной спутнице жизни, Нила порой читала мои мысли.

Молодые люди впустили нас в комнату, которая служила спальней им и младенцу, и подвели к кроватке с деревянными барьерчиками по бокам, купленную на вырост.

В этой кроватке лежали два младенца и пускали слюни.

Я прошу вас, уважаемый читатель, остановиться на этом месте повествования и попытаться встать на мое место.

Повторяю: мы вошли в комнату, где пахло детской мочой, присыпкой, счастливым и скромным бытом. Мы посмотрели на кроватку. В ней лежали рядышком два младенца и пускали слюни.

Вы поняли?

Мы ничего не поняли.

Мы переглянулись, потом посмотрели на родителей.

После тяжелой паузы раздался голос Коли Стадницкого.

— Видите?

Нила кивнула.

— А я так надеялся, — вздохнул Коля Стадницкий, — я так еще надеялся, что у меня ночной кошмар и галлюцинации. А бывают коллективные галлюцинации.

— Коллективные галлюцинации! — воскликнула оскорбленным голосом его молодая супруга. — А кто в меня кастрюлей кидал, убить хотел? Кто осыпал меня оскорблениями и рукоприкладством?

— А что мне оставалось делать? — ответил плачущим голосом Коля. Он уступал жене в размерах, но был жилистым и крепким человеком, так что всегда мог одолеть пышную, белую, мягкогрудую Клавдию.

— Простите, Коля, — спросил я, с трудом оторвав взгляд от кошмарного зрелища. — Но за что вы рассердились на свою жену?

— Как за что? За измену, вот за что! — откликнулся Коля.

— Да не рожала я его! — взмолилась Клава. — Христом Богом клянусь, не рожала. Я одного рожала и одного домой принесла. Неужели бы я не заметила, когда второго рожала?

— Вряд ли это возможно, — поддержал я Клаву.

— А я говорю — это заговор! — настаивал Коля. — Ты одного от меня родила, а второго потом, специально, потому что не мой он ребенок, а плод измены.

— Так это с кем я тебе, дурак, изменяла?

Молодые супруги вновь начали сражение, но убежать с поля боя мы с Нилой не могли, потому что присутствовали при странной загадке мироздания, а загадки требуют разрешения.

— Всем известно с кем! — кричал Коля. — С Гасаном из вашей конторы.

— Это чтобы я — с Гасаном!

— Такие, как ты, только с Гасаном и могут!

— Да ты посмотри, глаза твои слепые! — возмутилась окончательно Клава.

— Гасан — черный?

— Еще какой черный!

— И глаза у него черные?

— Ну и что?

— И кожа смуглая?

— Ни у что?

— И нос как дыня?

— Ну и что? Что? Что?!

— А то, что младенцы одинаковые и оба в тебя, подонок! Ты посмотри — глаза серые, носы курносые, губы наружу и уши вертикально!

— Клава права! — быстро произнесла моя жена, чтоб Коля не успел придумать какую-нибудь другую глупую версию. Нила, как и я, понимала, что дело куда сложнее, чем простая супружеская измена. При простой супружеской измене близнецы не рождаются с промежутком в пять дней. Не знает такого мировая наука.

— Ясно, — сказал Коля. — Я понял. Это не Гасан, а Пупенченко из Гортопа! И курносый, и глаза серые.

— А уши? — спросила Клава. — Уши у него прижатые, а вертикальные уши только у тебя и отросли, урод лопоухий!

Коля пощупал свои уши. Они и в самом деле выдавались вертикально к поверхности головы.

— Это ничего не значит, — сказал он. — В детстве у меня другие уши были.

— Что же это, я тебя с детства не знаю, что ли?

— «И я твой характер с детства освоил! — произнес Коля.

Младенец справа заплакал. Он сучил ножками.

Мы все смотрели на него. Второй младенец повернул головку и тоже посмотрел на него. Господи, они были абсолютно похожи!

Но Коля сделал иной вывод.

— Вот, — сказал он, — правый — это мой. Я чувствую. Он плачет и страдает от твоей, Клавка, подлой измены!

И тут, как бы подслушав обвинения Коли, второй малыш зарыдал так, что правый перестал плакать и воззрился на брата.

И правда — я уже не мог называть их иначе как братьями, близнецами, хотя этого и быть не могло.

— Послушай, Коля, — сказала моя супруга, — ты можешь шуметь и бить посуду, как тебе хочется, но твоя жена здесь не виновата. Она в себе носила только одного младенца, это может Дина Иосифовна подтвердить. И я сама Клаву у роддома встречала, и ты сам младенца на руках нес. И он был один.

— Сначала был один, — ответил Коля, — а сегодня ночью она еще одного, родила. Тайком от меня, потому что это не мой ребенок!

— Ясно. — Я вмешался в этот пустой разговор. — И какой же из них твой, а какой чужой?

— Совершенно очевидно, — ответил Коля. — Справа мой, а слева чужой.

— И почему?

— Разве неясно? — спросил Коля. — Справа мой, а слева ихний.

— И как же ты их различаешь? — спросила моя жена Нианила.

— У него мой голос проклеивается.

Клава наклонилась к кроватке, взяло того младенца, который плакал пронзительнее, обнажила полную грудь и дала ее мальчику. Тот сразу замолчал и зачмокал.

Второй заплакал еще громче.