Онлайн книга «Любимец [= Спонсоры ]»
|
– Я доволен. – Я боялся, что ты окажешься хлипким, – сказал хозяин. – Я не хлипкий. А зачем вы меня сюда привезли?. Где госпожа Маркиза? – Я не знаю никаких маркиз, баронесс и графинь! – Но Лысый обещал… – Какой Лысый? – Он меня привез! – И продал тебя мне за сто двадцать марок. – Меня? Продал? Зачем? – Видно, ему деньги понадобились. – Но разве можно человека продать? – Если найдется покупатель. Он не смеялся, он был серьезен, он стоял в дверях камеры и спокойно, терпеливо объяснял. Ахмет вообще никогда не суетился – в его опасном деле суетиться нельзя. Но это я узнал позже. Лицо у него было как бы сдавлено с боков, так что нос выдавался слишком далеко вперед, и его лицо загорело настолько, что кожа была темнее зубов и белков глаз. И еще у него были усы – я никогда раньше не видел у людей таких усов. Это были черные, свисавшие на концах усы. Он был похож на черного сома. Но очень скользкого, верткого и подвижного. – А зачем вы меня купили? – спросил я. – Чтобы ты стал таким, как они. – Ахмет показал на окно, не сомневаясь, что я в него уже выглядывал. – Храбрым и сильным. Иди за ним, – он показал на стражника. – Он тебе покажет, где умыться и так далее. Потом придешь во двор. Ясно? – Ясно, – сказал я. – Но ведь Лысый не должен был меня вам продавать? – Не знаю, чего он должен, а чего нет. Я его второй раз в жизни вижу. – Он нечестный человек! Ему велели отвезти меня к Маркизе! – А что такое честность? – удивился Ахмет, а стражник засмеялся, заухал грудным смехом. И мне показалось, что он сейчас начнет бить себя в грудь волосатыми кулаками. Ахмет обнял меня за плечи и повел к выходу из камеры. – Не обращай внимания на мелочи жизни, – говорил он, и его золотые зубы отражали свет ламп в коридоре. – Тебе повезло, что ты оказался у меня. Или тебе нравилось вкалывать на кондитерской фабрике? – Нет, не нравилось, – сказал я. – Видишь, как хорошо. Я, например, не выношу, как воняют зарезанные ползуны. – Я с вами совершенно согласен, – сказал я. – Там дышать невозможно. Я раньше и не думал, что спонсоры едят плоть. – Проще, мой милый, проще. Жабы жрут себе подобных, а нам вешают лапшу на уши, будто они чистенькие вегетарианцы. Я невольно оглянулся – не слышит ли кто-нибудь. Ахмет заметил мое движение, усмехнулся, пропустил меня первым в дверь. Вечерело. Синева залила двор, схожий со двором крепости, правда, стены ее были невысоки, а ворота были решетчатыми, и потому сквозь них был виден луг, потом лес, над которым виднелся клочок зеленого закатного неба. Люди, которых я условно называл артистами, прекратили бой и стояли, глядя на нас. – Мальчики, – сказал Ахмет, – я вам новенького привел. Хотите ласкайте, хотите бейте, только чтобы костей не ломать, поняли, гады? Он – мои деньги. А то я вас знаю: утром проснулись – нет Петра Петровича. А где он? Воины заржали, они пополам сгибались от хохота, а Ахмет продолжал выкрикивать – в нем тоже было что-то актерское: – А Петра Петровича, отвечают мои мальчики, скушали мышки! От грубого хохота воинов мне стало не по себе. Я понимал, что все это, к сожалению, имеет отношение ко мне. Мои худшие опасения начали сбываться через несколько минут. Клоун Ахмет молча наблюдал за тем, как воины сдавали оружие квадратному горбуну, в громадных пальцах которого мечи и копья казались булавками. Горбун осматривал оружие и передавал двум обнаженным рабам, которые стояли за его спиной. Воины уже забыли о моем присутствии, они переговаривались, смеялись, некоторые побрели в душ, другие сначала очищали себя от пота и пыли специальными скребками. – Прупис, – сказал Ахмет, – ты распорядишься по части новенького? – А куда его? – спросил приземистый горбун. – Положи на койку Армянина, – сказал клоун Ахмет. На улице было видно, что лицо его раскрашено – подведены глаза, подрисованы брови, нарумянены щеки. Неужели ему все можно? – Не стоит, – сказал квадратный Прупис, – ребята будут недовольны. Недели не прошло, как армянин погиб. – Объясни, что другой свободной койки у нас нет. – А они его прибьют. – Побьют – мне такой не нужен. Я понимал, что речь идет обо мне, и в то же время понять это было немыслимо. Что плохого я сделал этим людям? Я стоял, опустив руки и ожидая развития событий. – Мыться пойдешь? – спросил Прупис. – А можно? – Если ты не заразный. – Что вы, меня доктор смотрел! – Доктор? – Тут уж Прупис удивился. – Где он тебя нашел? – Дома, – сказал я. – Чудеса, да и только, – сказал Прупис. – Что за дом такой? – Я убежал, – сказал я. – А потом меня сюда привезли. – Ага, слышал, – согласился Прупис. Вперевалку, чуть не касаясь земли пальцами могучих рук, он направился к душу. Я зашел туда следом. Мне хотелось верить в доброту и справедливость Пруписа. Человек должен надеяться. Я так часто за последние дни лишался надежды, что смертельно устал и готов был пойти на край света за любым человеком, который хотя бы сказал: «Я не буду тебя бить!» Душевая была разделена на кабинки без дверей – Прупис показал мне на крайнюю. Вода была горячая, на деревянной полочке, прибитой к стене, лежал кусок мыла – я давно уже не видел мыла. Я хорошо вымылся. Прупис дожидался меня. Когда я вышел, он сказал: – Ты долго. Он протянул мне чистую тряпку, чтобы вытереться. – Я грязный был. После кондитерской фабрики. Но Прупис не знал, что такое кондитерская фабрика. – Потом расскажешь, – отмахнулся он. Он повел меня к одноэтажному зданию – чем-то жилье воинов было похоже на подвал, в котором мы с Иркой провели два дня, но здесь стояли не нары, а койки. И они были застелены серыми одеялами. У каждой койки была тумбочка, а стены в изголовье кое-где были разрисованы. Там были изображены воины или голые женщины – что выдавало вкусы моих сожителей. Я знал, что убегу отсюда – и как можно скорее. Мне хотелось увидеть Ирку, меня тревожил новый подвал – в нем пахло жестокостью. Я точно ощущал: дом и двор – все вокруг было пронизано злобой и насилием. Прупис провел меня по длинному залу, мимо коек. Кое-кто из воинов уже вернулся в свою комнату – один что-то зашивал, сидя на кровати, несколько человек уселись вдоль длинного стола, стоявшего между рядами кроватей… |