Онлайн книга «Обрыв»
— С летами придет и ум, будут заботы — и созреют, — договорила Марьи Егоровна. — Оба они росли у нас на глазах: где им было занимать мудрости,ведь не жили совсем! Викентьев пришел, но не в комнату, а в сад, и выжидал; не выглянет ли из окна его мать. Сам он выглядывал из-за кустов. Но в доме — тишина. Мать его и бабушка уж ускакали в это время за сто верст вперед. Они слегка и прежде всего порешили вопрос о приданом, потом перешли к участи детей, где и как им жить; служить ли молодому человеку и зимой жить в городе, а летом в деревне — так настаивала Татьяна Марковна и ни за что не соглашалась на предложение Марьи Егоровны — отпустить детей в Москву, в Петербург и даже за границу. — Испортить хотите их, — говорила она, — чтоб они нагляделись там «всякого нового распутства», нет, дайте мне прежде умереть. Я не пущу Марфеньку, пока она не приучится быть хозяйкой и матерью! И рассуждая так, они дошли чуть не до третьего ребенка, когда вдруг Марья Егоровна увидела, что из-за куста то высунется, то спрячется чья-то голова. Она узнала сына и указала Татьяне Марковне. Обе позвали его, и он решился войти, но прежде долго возился в передней, будто чистился, оправлялся. — Милости просим, Николай Андреич! — ядовито поздоровалась с ним Татьяна Марковна, а мать смотрела на него иронически. Он быстро взглядывал то на ту, то на другую и ерошил голову. — Здравствуйте, Татьяна Марковна, — сунулся он поцеловать у ней руку, — я вам привез концерты в билет… — начал он скороговоркой. — Что ты мелешь, опомнись… — остановила его мать. — Ох, билеты в концерт, благотворительный. Я взял и вам, маменька, и Вере Васильевне, и Марфе Васильевне, и Борису Павлычу… Отличный концерт: первая певица из Москвы… — Зачем нам в концерт? — сказала бабушка, глядя на него искоса, — у нас соловьи в роще хорошо поют. Вот ужо пойдем их слушать даром. Марья Егоровна закусила от смеха губу. Викентьев сконфузился, потом засмеялся, потом вскочил. — Я в канцелярию теперь пойду, — сказал он, но Татьяна Марковна удержала его. — Сядьте, Николай Андреич, да послушайте, что я вам скажу — серьезно заговорила она. Он видел, что собирается гроза, и начал метаться в беспокойстве, не зная, чем отвратить ее! Он поджимал под себя ноги и клал церемонно шляпу на колени или вдруг вскакивал, подходил к окну и высовывался из него почти до колен. — Сиди же смирно, когда Татьяна Марковна с тобою говорить хочет, — сказала мать. — Что ваша совесть говорит вам? — начала пилить Бережкова, — как вы оправдали мое доверие? А еще говорите, что любите меня и что я люблю вас как сына! А разве добрые дети так поступают? Я считала вас скромным, послушным, думала, что сбивать с толку бедную девочку не станете, пустяков ей не будете болтать… Она остановилась. Он мрачно посмотрел на мать. — Что! — сказала она, — поделом тебе! — Татьяна Марковна, я не успел нынче позавтракать, нет ли чего? — вдруг попросил он, — я голоден… — Видите, какой хитрый! — сказала Бережкова, обращаясь к его матери. — Он знает мою слабость, а мы думали, что он дитя! Не поддели, не удалось, хоть и проситесь в женихи! Викентьев обернул шляпу вверх дном и забарабанил по ней пальцами. — Не треплите шляпу; она не виновата, а лучше скажите, чего это вы вздумали, что за вас отдадут Марфеньку? Вдруг у него краска сбежала с лица — он с горестным изумлением взглянул на Татьяну Марковну, потом на мать. — Послушайте, не шутите со мной, — сказал он в тревоге, если это шутка, так она жестока. Шутите вы, Татьяна Марковна или нет? — А вы как думаете? — Думаю, что шутите: вы добрая, не то что. Он поглядел на мать. — Каков волчонок, Татьяна Марковна! — Нет, не шутя скажу, что не хорошо сделал, батюшка, что заговорил с Марфенькой, а не со мной. Она дитя, как бывают дети, и без моего согласия ничего бы не сказала. Ну, а если б я не согласилась? — Так вы согласились! — вдруг вспрыгнув, сказал он. — Погоди, погоди — сядь, сядь! — обе закричали на него. — С другой бы, может быть, так и надо сделать, а не с ней, — продолжала Татьяна Марковна. — Тебе, сударь, надо было тихонько сказать мне, а я бы сумела, лучше тебя, допытаться у нее, любит она или нет? А ты сам вздумал… — Ей-богу, нечаянно… Татьяна Марковна.,. — Да не божитесь, даже слушать тошно. — Все проклятый соловей наделал… — Вот теперь «проклятый», а вчера так не знал цены ему! — Я и не думал, и в голову не приходило — ей-богу… Однако позвольте доложить, в свое оправдание, вот что, торопился высказать Викентьев, ерошил голову и смело смотрел в глаза им обеим. — Вы хотите, чтоб я поступил, как послушный, благонравный мальчик, то есть съездил бы к тебе, маменька, и спросил твоего благословения, потом обратился бы к вам, Татьяна Марковна, и просил бы быть истолковательницей моих чувств, потом через вас получил бы да и при свидетелях выслушал бы признание невесты, с глупой рожей поцеловал бы у ней руку, и оба, не смея взглягуть друг на друга, играли бы комедию, любя с позволения старших… Разве это счастье? — А по-твоему, лучше ночью в саду нашептывать девушке… — перебила мать. — Лучше, maman, вспомни себя… — Каков, ах ты! — обе закричали на него, — откуда это у него берется? Соловей, что ли, сказал тебе? — Да, соловей, он пел, а мы росли: он нам все рассказал, и пока мы с Марфой Васильевной будем живы — мы забудем многое, все, но этого соловья, этого вечера, шепота в саду и ее слез никогда не забудем. Это-то счастье и есть, первый и лучший шаг его — и я благодарю бога за него и благодарю вас обеих, тебя, мать, и вас, бабушка, что вы обе благословили нас… Вы это сами думаете, да только так, из упрямства, не хотите сознаться: это нечестно… У него даже навернулись слезы. — Если б надо было опять начать, я опять вызвал бы Марфеньку в сад… — добавил он. Татьяна Марковна в умилении обняла его. — Бог тебя простит, добрый, милый внучек! Так, так: ты прав, с тобой, а не с другим, Марфенька только и могла слушать соловья… Викентьев бросился на колени. — Бабушка, бабушка! — говорил он. — Вот уж и бабушка: не рано ли стал величать? Да и к лицу ли тебе жениться? погоди года два, три — созрей. — Поумней! — подсказала мать, — перестань повесничать. — Если б вы обе не согласились, — сказал он, — я бы… — Что? — Уехал бы сегодня же отсюда и в гусары пошел бы, и долгов наделал бы, совсем пропал бы! |