Онлайн книга «Обрыв»
— Bonjour, bonjour! [8] — отвечал он, кивая всем. — Я не обедаю с вами, не беспокойтесь, ne vous derangez pas [9] , — говорил он, когда ему предлагали сесть. — Я за городом сегодня. — Помилуй, Nicolas, за городом! — сказала Анна Васильевна. — Ведь там еще не растаяло… Или давно ревматизм не мучил? Пахотин пожал плечами. — Что делать! Ce que femme veux! Dieu le veut! Вчера la petite Nini [10] заказала Виктору обед на ферме: «Хочу, говорит, подышать свежим воздухом…» Вот и я хочу!.. — Пожалуйста, пожалуйста! — замахала рукой Надежда Васильевна,поберегите подробности для этой petite Nini [11] . — Вы напрасно рискуете. — сказал Аянов, — я в теплом пальто озяб. — Э! mon cher [12] Иван Иванович: а если б вы шубу надели, так и не озябли бы!.. — Parti de plaisir [13] за городом — в шубах! — сказал Райский. — За городом! Ты уже представляешь себе, с понятием «за городом», — и зелень, и ручьи, и пастушков, а может быть, и пастушку… Ты артист! А ты представь себе загородное удовольствие без зелени, без цветов… — Без тепла, без воды… — перебил Райский. — И только с воздухом… А воздухом можно дышать и в комнате. Итак, я еду в шубе… Надену кстати бархатную ермолку под шляпу, потому что вчера и сегодня чувствую шум в голове: все слышится, будто колокола звонят; вчера в клубе около меня по-немецки болтают, а мне кажется, грызут грецкие орехи… А все же поеду. О женщины! — Это тоже — Дон-Жуан? — спросил тихонько Аянов у Райского. — Да, в своем роде. Повторяю тебе, Дон-Жуаны, как Дон-Кихоты, разнообразны до бесконечности. У этого погасло артистическое, тонкое чувство поклонения красоте. Он поклоняется грубо, чувственно… — Ну, брат, какую ты метафизику устроил из красоты! — Женщины, — продолжал Пахотин, — теперь только и находят развлечение с людьми наших лет. (Он никогда не называл себя стариком.) И как они любезны: например. Pauline сказала мне… — Пожалуйста, пожалуйста! — заговорила с нетерпением Надежда Васильевна. — Уезжайте, если не хотите обедать… — Ах, ma soeur! [14] два слова, — обратился он к старшей сестре и, нагнувшись, тихо, с умоляющим видом, что-то говорил ей. — Опять! — с холодным изумлением перебила Надежда Васильевна. — Нету! — упрямо сказала потом. — Quinze cents! [15] — умолял он. — Нету, нету, mon frere [16] : к святой неделе вы получили три тысячи, и уж нет. Это ни на что не похоже… — Eh bien, mille roubles! [17] Графу отдать: я у него на той неделе занял: совестно в глаза смотреть. — Нету и нету: а на меня вам не совестно смотреть? Он отошел от нее и в раздумье пожевал губами. — Вам сказывали люди, папа, что граф сегодня заезжал к вам? — спросила Софья, услыхав имя графа. — Да: жаль, что не застал. Я завтра буду у него. — Он завтра рано уезжает в Царское Село. — Он сказал? — Да, он заходил сюда. Он говорит, что ему нужно бы видеть вас, дело какое-то… Пахотин опять пожевал губами. — Знаю, знаю, зачем! — вдруг догадался он. — бумаги разбирать — merci [18] , а к святой опять обошел меня, а Илье дали! Qu'il aille se promener! [19] Ты не была в Летнем саду? — спросил он у дочери. — Виноват, я не поспел… — Нет. я завтра поеду с Catherine: она обещала заехать за мной. Он поцеловал дочь в лоб и уехал. Обед кончился; Аянов и старухи уселись за карты. — Ну, Иван Иваныч, не сердитесь, — сказала Анна Васильевна, — если опять забуду да свою трефовую даму побью. Она мне даже сегодня во сне приснилась. И как это я ее забыла! Кладу девятку на чужого валета, а дама на руках… — Случается! — сказал любезно Аянов. Райский и Софья сидели сначала в гостиной, потом перешли в кабинет Софьи. — Что вы делали сегодня утром? — спросил Райский. — Ездила в институт, к Лидии. — А! к кузине. Что она, мила? Скоро выйдет? — К осени; а на лето мы ее возьмем на дачу. Да: она очень мила, похорошела, только еще смешна… и все они пресмешные… — А что? — Окружили меня со всех сторон; от всего приходят в восторг: от кружева, от платья, от серег; даже просили показать ботинки… — Софья улыбнулась. — Что ж, вы показали? — Нет. Надо летом отучить Лидию от этих наивностей… — Зачем же отучить? Наивные девочки, которых все занимает, веселит, и слава богу, что занимают ботинки, потом займут их деревья и светы на вашей даче… Вы и там будете мешать им? — О нет, светы, деревья — кто ж им будет мешать в этом? Я только помешала им видеть мои ботинки: это не нужно, лишнее. — Разве можно жить без лишнего, без ненужного? — Кажется, вы сегодня опять намерены воевать со мной? — заметила она.Только, пожалуйста, не громко, а то тетушки поймают какое-нибудь слово и захотят знать подробности: скучно повторять. — Если все свести на нужное и серьезное, — продолжал Райский, — куда как жизнь будет бедна, скучна! Только что человек выдумал, прибавил к ней — то и красит ее. В отступлениях от порядка, от формы, от ваших скучных правил только и есть отрады… — Если б ma tante услыхала вас на этом слове… «отступления от правил»… — заметила Софья. — Сейчас бы сказала: пожалуйста, пожалуйста! — досказал Райский. — А вы что скажете? — спросил он. — Обойдитесь хоть однажды без «ma tante»! Или это ваш собственный взгляд на отступления от правил, проведенный только через авторитет ma tante [20] ? — Вы, по обыкновению, хотите из желания девочек посмотреть ботинки сделать важное дело, разбранить меня и потом заставить согласиться с вами… да? |