Онлайн книга «Обрыв»
«Это история, скандал, — думал он, — огласить позор товарища, нет, нет! — не так! Ах! счастливая мысль, — решил он вдруг, — дать Ульяне Андреевне урок наедине: бросить ей громы на голову, плеснуть на нее волной чистых, неведомых ей понятий и нравов! Она обманывает доброго, любящего мужа и прячется от страха: сделаю, что она будет прятаться от стыда. Да, пробудить стыд в огрубелом сердце — это долг и заслуга — и в отношении к ней, а более к Леонтью!» Это заметно оживило его. «Это уже не мираж, а истинно честное, даже святое дело!» — думалось ему. Затем его поглотил процесс его исполнения. Он глубоко и серьезно вникал в предстоящий ему долг: как, без огласки, без всякого шума и сцен, кротко и разумно уговорить эту женщину поберечь мужа, обратиться на другой, честный путь и начать заглаживать прошлое… Он с полчаса ходил по переулку, выжидая, когда уйдет m-r Шарль, чтобы упасть на горячий след и «бросить громы», или влиянием старого знакомства… «Это решит минута», — заключил он. Подумавши, он отложил исполнение до удобного случая и, отдавшись этой новой, сильно охватившей его задаче, прибавил шагу и пошел отыскивать Марка, чтобы заплатить ему визит, хотя это было не только не нужно, в отношении последнего, но даже не совсем осторожно со стороны Райского. Райский и не намеревался выдать свое посещение за визит: он просто искал какого-нибудь развлечения, чтоб не чувствовать тупой скуки и вместе также, чтоб не сосредоточиваться на мысли о Вере. Он правильно заключил, что тесная сфера, куда его занесла судьба, поневоле держала его подолгу на каком-нибудь одном впечатлении, а так как Вера, «по дикой неразвитости», по непривычке к людям или, наконец, он не знает еще почему, не только не спешила с ним сблизиться, но все отдалялась, то он и решил не давать в себе развиться ни любопытству, ни воображению и показать ей, что она бледная, ничтожная деревенская девочка и больше ничего От этого он хватался за всякий случай дать своей впечатлительности другую пищу. Он прошел мимо многих, покривившихся набок, домишек вышел из города и пошел между двумя плетнями, за которыми с обеих сторон расстилались огороды, посматривая на шалаши огородников, на распяленный кое-где старый, дырявый кафтан или на вздетую на палку шапку — пугать воробьев. — Где тут огородник Ефрем живет? — спросил он одну бабу через плетень, копавшуюся между двух гряд. Она, не отрываясь от работы, молча указала локтем вдаль на одиноко стоявшую избушку в поле. Потом, когда Райский ушел от нее шагов на сорок, она, прикрыв рукой глаза от солнца, звонко спросила его вслед: — Не огурцы ли покупаешь? Вот у нас какие ядреные да зеленые! — Нет, — отвечал Райский, — я ничего не покупаю. — Пошто ж тебе Ефрема? — Да у него живет мой знакомый, Марк, не знаешь ли? — Нешто: у Ефрема стоит какой-то попович либо приказный из города, кто его знает! Райский пошел к избушке, и только перелез через плетень, как навстречу ему помчались две шавки с яростным лаем. В дверях избушки показалась, с ребенком на руках, здоровая, молодая, с загорелыми голыми руками и босиком баба. — Цыц, цыц, цыц, проклятые, чтоб вас! — унимала она собак. — Кого вам? — спросила она Райского, который оглядывался во все стороны, недоумевая, где тут мог гнездиться кто-нибудь другой, кроме мужика с семьей. Около избушки не было ни дворика, ни загородки. Два окна выходили к огородам, а два в поле. Избушка почти вся была заставлена и покрыта лопатами, кирками, граблями, грудами корзин, в углу навалены были драницы, ведра и всякий хлам. Под навесом стояли две лошади, тут же хрюкала свинья с поросенком и бродила наседка с цыплятами. Поодаль стояло несколько тачек и большая телега. — Где тут живет Марк Волоков? — спросил Райский. Баба молча указала на телегу. Райский поглядел туда: там, кроме большой рогожи, ничего не видать. — Разве он в телеге живет? — спросил он. — Вон его горница, — сказала баба, показывая на одно из окон, выходивших в поле. — А тут он спит. — Об эту пору спит? — Да он на заре пришел, должно быть хмельной, вот и спит! Райский подошел к телеге. — Пошто вам его? — спросила баба. — Так: повидаться хотел! — А вы не замайте его! — А что? — Да он благой такой: пущай лучше спит! Мужа-то вот дома нет, так мне и жутко с ним одной. Пущай спит! — Разве он обижает тебя? — Нет, грех сказать: почто обижать? Только чудной такой: я нешто его боюсь! Баба стала качать ребенка, а Райский с любопытством заглянул под рогожу. — Экая дура! не умеет гостей принять! — вдруг послышалось из-под рогожи, которая потом приподнялась, и из-под нее показалась всклокоченная голова Марка. Баба тотчас скрылась. — Здравствуйте, — сказал Марк, — как это вас занесло сюда? Он вылез из телеги и стал потягиваться. — С визитом, должно быть? — Нет, я так: пошел от скуки погулять… — От скуки? Что так: две красавицы в доме, а вы бежите отскуки; а еще художник! Или амуры нейдут на лад? Он насмешливо мигнул Райскому. — А ведь красавицы: Вера-то, Вера какова! — Вы почем ее знаете и что вам до них за дело? — сухо заметил Райский. — Это правда, — отвечал Марк. — Ну, не сердитесь: пойдемте в мой салон. — Вы лучше скажите, отчего в телеге спите: или Диогена разыгрываете? — Да, поневоле, — сказал Марк. Оки прошли через сени, через жилую избу хозяев, и вошли в заднюю комнатку, в которой стояла кровать Марка. На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка. На полке и на столе лежало десятка два книг, на стене висели два ружья, а на единственном стуле в беспорядке валялось несколько белья и платья. — Вот мой салон: садитесь на постель, а я на стул, — приглашал Марк.Скинемте сюртуки: здесь адская духота. Не церемоньтесь, тут нет дам: скидайте, вот так. Да не хотите ли чего-нибудь? У меня, впрочем, ничего нет. А если не хотите вы, так дайте мне сигару. Однако молоко есть, яйца… — Нет, благодарю, я завтракал, а теперь скоро и обедать. — И то правда, ведь вы у бабушки живете. Ну, что она: не выгнала вас за то, что вы дали мне ночлег? — Нет, упрекала, зачем без пирожного спать уложил и пуховика не потребовал. — И в то же время бранила меня? — По обыкновению, но… — Знаю, не говорите — не от сердца, а по привычке. Она старуха хоть куда: лучше их всех тут, бойкая, с характером, и был когда-то здравый смысл в голове. Теперь уж, я думаю, мозги-то размягчились! |