Книга Саша Чекалин, страница 79 – Василий Смирнов

Саше захотелось поспорить:

— А что в ней понимать-то? Песню надо чувствовать.

Люба тут же пояснила:

— Жизнь нашу молодую, веселую Гитлер нарушил. Вот я и пою, чтобы забыться. Только песней ее и скрасишь. — Посмотрев на Сашу, добавила: — Это только ты в песне ничего-ннчегошеньки не понимаешь и даже не чувствуешь.

— Как сказать… — возразил Саша и продекламировал:

Только песне нужна красота,

Красоте же и песни не нужно…

— Знаешь, кто это сказал?

— Максим Горький, — вмешалась Таня. — Ну, еще что скажешь, Шурик?

Саша замолчал. Хотя он и много читал, но Таня — учительница, состязаться с ней трудно.

Сзади подошла Машенька, обняла Таню за плечи.

— Мировой обед сегодня, ребята, будет!

…Утром над лесом выглянуло солнышко, хотя и в сероватой дымке, но по-летнему теплое, ласковое.

Все вылезли из землянок. У каждого появились неотложные дела. Кто чинил сапоги, кто зашивал порвавшуюся одежду.

В стороне, где находились кухня и кладовка, струился сероватый дымок. Оттуда ветерок доносил приятный запах чего-то жареного, звонкие девичьи голоса и частую скороговорку Петровича.

Отряд готовился к новой, чрезвычайно сложной операции. Через своих людей Тимофеев узнал, что немцы в районе железнодорожной станции создали крупную базу горючего.

— Нас дожидается, — шутили партизаны.

С утра Тимофеев, Дубов и Костров ушли из лагеря неизвестно куда, никого из партизан не взяв с собой.

Еще потемну ушел и Павел Николаевич. Вместе с Петряевым от отправился рыть запасную землянку на сороковой квартал. Там имелось удобное для партизанского лагеря место, которое в свое время Тимофеев и Калашников, отметив на карте, оставили в резерве.

Выйдя из землянки, Саша погрелся на солнышке. Походив взад-вперед, он снова побывал в землянке, взял свою винтовку, пузырек с маслом и расположился на пригорке чистить затвор.

В черных брюках, в темно-серой гимнастерке с отложным воротником Саша был похож на ученика ремесленного училища. Увлеченный работой, он не заметил, как сзади кто-то подкрался. Холодные жестковатые ладони легли ему на глаза.

— Люба… — сразу догадался, — пусти…

— Ага, узнал! О чем задумался?

— Так, ни о чем.

Люба переоделась. Она стояла перед ним с засученными рукавами, в мужских брюках и узкой голубой курточке, испытующе поглядывая и чуть улыбаясь.

— А я знаю о чем. Зна-аю-у… — нараспев насмешливо протянула она. — Вижу, волнуешься.

— Выдумываешь все. — Саша недовольно поднял голову, смахивая со лба длинную прядь черных волос. — О чем мне волноваться?

Люба присела рядом с Сашей и, ковыряя землю прутиком, заговорила;

— У тебя всегда так. Как волнуешься — хмуришь брови и винтовку начинаешь чистить. Ты же ее на днях уже чистил.

Саша улыбнулся, щелкнул затвором и отложил винтовку в сторону:

— Какая ты приметливая…

— О Наташке думаешь? — быстро спросила Люба, посмотрев ему в глаза.

— Что мне о ней думать? — процедил Саша сквозь зубы, немного смутившись. — Думать нужно о другом. Ну, неси свою винтовку, я вычищу.

— Не беспокойся, Шурик. Я сама вычищу. Люба помолчала.

— Видела я на днях Наташку, когда в город ходила… Знаю, что она выручила семью Дмитрия Павловича. Смотрю — узнала меня, сторонится. Ну, я тогда… — Люба закашлялась, кашляла долго, до слез. Может быть, Люба умышленно не хотела говорить.

Саша напряженно ждал.

— Все воркуете? — прозвучал сзади голос Мити.

— Воркуют только голуби, — ответил Саша, недовольный, что прервали разговор. — Ну, а потом? — спросил он, не сводя с Любы глаз.

— Потом? Потом суп с котом… — Люба пренебрежительно махнула рукой, — поговорила я с ней и ушла.

— Сегодня все на операцию уходим, — довольно улыбаясь, сообщил Митя. — Думаю, горячее дело будет.

— Ходишь, как оборвыш какой, — поморщилась Люба, критически осматривая Митю. — Столько у нас невест в лагере. А ты… Брюки порвались, зашить надо. На пиджаке одна только пуговица, и та на честном слове держится. Нескладный ты. Ну, шагом марш в землянку! Дам тебе иголку с ниткой. Приведешь себя в человеческий вид, пока Дмитрий Павлович замечания не сделал.

Смущенный Митя покорно последовал за Любой.

Саша остался один. Снес обратно винтовку. Не давали ему покоя слова Любы. О чем она говорила с Наташей? «Но я все равно разузнаю», — думал он, прохаживаясь от землянки до ручья и обратно. Помог Петровичу сколотить ящик для продуктов. Посоветовал Алеше Ильину, как лучше подбить подметку на прохудившемся сапоге. И когда снова увидел Любу, настойчиво подступил к ней:

— Рассказывай! Только по порядку. Что в городе видела?

На этот раз она оказалась более разговорчивой, не стала мучить его. По словам Любы, ребята в городе, получив от Тимофеева задание следить за продвижением через город воинских частей, действовали хорошо.

— Наташке особое задание, — сообщила Люба. — От своего дядьки-полицая она должна выведывать, что делается в комендатуре…

Саше казалось, что он уже давно не был в городе. Ему захотелось как можно скорее повидать ребят, поговорить с Наташей…

«Отпрошусь у командира, схожу в город», — решил он, увидев поднимающегося по тропинке Тимофеева.

Но сразу поговорить не удалось. Командир был занят. Да и отпрашиваться накануне операции неудобно. Подумает — отлынивает от дела, все пустяками занимается. Мнительный Саша решил отложить разговор до более подходящего момента.

Костров и Дубов пришли в лагерь позднее. Вместе с ними были еще двое: неизвестный Саше старик колхозник и женщина в темном старушечьем полушалке и старом нагольном полушубке. Женщина развязала полушалок и бойко огляделась по сторонам.

— Товарищ Чернецова! — воскликнул Саша, не веря своим глазам. — Вы к нам?..

Лицо Чернецовой осунулось, потемнело, белокурые косы были теперь собраны в пучок на затылке, но улыбка была по-прежнему веселая, голос звонкий, уверенный.

— Как тут наши ребята-комсомольцы?.. Все живы? — спрашивала она, окидывая взглядом улыбающиеся, радостные лица комсомольцев: Саши, Мити, Машеньки, Тани, Алеши, Любы, Клавы…

После обеда Тимофеев и Ефим Ильич расположились на бугорке. Перед собой они разложили карту с карандашными пометками. Тимофеев подозвал Сашу.

— Видел твоего «немца»… — сказал он. — В самом деле хороший человек.

Саша недоумевающе смотрел на командира. «Какого моего немца?» — хотел спросить он, но Тимофеев пояснил:

— Наши выходят из окружения. Один из них — разведчик. Для маскировки ходит во вражеской форме.